Якоб Аржуни - Домашние задания

Пока не услышал первый стук. На их собраниях был такой обычай: согласие выражалось постукиванием костяшками пальцев по столу. Следом раздался второй, потом третий, четвертый, и вскоре уже стучал почти весь зал. Линде едва верил своим ушам. Он медленно повернул голову и взглянул на стучавшую, кивавшую ему, демонстрировавшую согласие с ним толпу. По его телу побежали мурашки, и ему пришлось взять себя в руки, чтобы не просиять от счастья. Вместо этого он отрешенно улыбнулся, показывая, что никакое самое дружеское одобрение не может по-настоящему облегчить его горе, и молча кивком головы поблагодарил всех.

Мало-помалу стук затихал, пока Брунс звоном колокольчика не утихомирил последних неугомонных сторонников Линде. На многих лицах было такое выражение, словно они не только удачно обогнули риф, но при этом еще и спасли несколько утопающих.

Только один, Георг Лан, преподаватель физкультуры — Линде обратил на него внимание сразу в начале постукивания, — не только не последовал примеру большинства, а совсем наоборот: с вызывающе холодной миной он скрестил на груди руки и пристально глядел на «постукивателей», как бы не веря своим глазам. Не дав Брунсу открыть рот, он поднял руку, прося слова.

Брунс озадаченно взглянул на него, но тут же отвел глаза.

— Ну, дорогой Йоахим, дорогие коллеги, я думаю, после этой, я бы сказал, волнующей речи мы перенесем остальное на завтра и на этом закончим…

Все видели поднятую руку, и многие, как заметил Линде, были удивлены этим и хмурили лбы.

— Тогда нам необходимо на всякий случай посоветоваться насчет Сони Кауфман и ее матери. А что касается инициативы «Пабло Линде», так мы ее пока назовем, то я уверен, что мы найдем разумный и финансово доступный путь. Во всяком случае, я считаю это замечательной идеей и для репутации нашей гимназии как общественно активного, смелого и современного учебного заведения… Да, что вы хотите сказать, Жорж?

Лан опустил руку и спросил Брунса:

— Я все-таки хотел бы знать, как насчет обвинения Йоахима в том, что он ухлестывал за своей дочерью?

— Но, Жорж… Это же теперь… — Брунс растерянно поглядел в зал.

Церке, преподаватель химии, поспешил ему на помощь:

— Йоахим же подробно объяснил, откуда взялось это абсурдное обвинение — ну что такое, в самом деле! Кроме того, я не думаю, — Церке обернулся к Лану, — что сейчас подходящий момент для каких-либо поспешных проявлений политкорректности. Для этого история Йоахима и впрямь слишком сложна.

Последовало всеобщее перешептывание, в то время как Лан, открыв рот, таращился на затылок Церке. Наконец Брунс закрыл собрание, последний раз позвонив в колокольчик. Линде поднялся первым и попрощался со всеми:

— Вы же понимаете, мне нужно вернуться в больницу.

Линде нажимал на педали и вдыхал свежий, ароматный весенний воздух. Он чуть было не остановился в пешеходной зоне, чтобы купить себе мороженое. Но потом предпочел отказаться от этого намерения: вдруг кто-то из знакомых сидит в кафе-мороженом, он не хотел давать повода для новых сплетен.

Потому что никто не должен думать, что у него сегодня удачный день. Наоборот, день был печальным и страшным, и, пока Пабло лежит в коме, такими будут все дни. И все же — Линде противился этому, но ведь он был только человеком, — все же он чувствовал себя так, словно у него выросли крылья. Он справился. И заранее радовался, как расскажет обо всем Пабло. Как он защитил Ингрид и всю вину свалил на руководство клиники, как он восстал против семейства Кауфман и предостерег всех, сказав, что эти люди препятствуют миру в школе, как он вслед за тем сделал, так сказать, изящный шахматный ход, перейдя к его, Пабло, идее о партнерстве двух школ, и о восторге, с каким она была встречена. Да, это понравилось бы Пабло, и, может быть, он даже стал бы немного гордиться своим отцом.