Константин Кропоткин - Содом и умора

— …которые вынуждены по ночам зарабатывать себе на жизнь, — ядовито сказал я и тут же подумал, что если я и дальше буду продолжать в таком же духе, то не позднее как сегодня, из меня выколотит остатки самомнения актуальный зинкин любовник, рекрутированный, помнится, прямо с чемпионата по карате. — Ты собралась кинуть на произвол судьбы всех своих поклонников и уйти в монастырь? — сбавил я обороты.

— В мужской, — захихикал Марк.

— Ты меня не понял, Рыжий, — сказала Зинка. — Мне надоело сидеть в подполье. Пора выходить на большую сцену.

Она сделала выразительную паузу, многозначительно нас оглядела, открыла рот, чтобы продолжить и… раздался гулкий звук.

Нашу входную дверь кто-то проверял на прочность.

— Открывай! — вторил гулу мужской голос.

— Санин! — выдавил Марк и бросился прочь из кухни.

За новой порцией валерьянки.

Наш дом, построенный на закате культа личности, напоминает о минувшей эпохе не только высокими потолками, проржавевшими трубами центрального отопления и советским гербом над входной дверью. Без ложной скромности скажу, что практически каждый его обитатель — личность и у каждого свой культ. Вплоть до сиамского кота из 4-й квартиры. Он не разделяет равнодушия своей хозяйки — 40-летней торговки, не интересующейся никем и ничем, кроме китайских баулов, на продаже которых она сделала себе состояние, и обезьяноподобных мужей, меняющихся быстрее, чем дни недели. Бизнесменша, имя которой мне до сих пор неизвестно, не говорит нам даже «здрасте», а «сиамец», напротив, почти каждый день оставляет на коврике перед нашей дверью пахучие «приветы», культивируя в нас ненависть к меньшим братьям. Прозвав мстительное животное «Бомбардировщиком», мы были недалеки от истины. Роза Вениаминовна из 3-й квартиры как-то с негодованием сказала мне, что его кличка — «Коккинаки». Я хотел было восхититься юмору котовой хозяйки, но вовремя одумался. За такое кощунство можно схлопотать от Розочки ридикюлем по морде. К упоминанию всуе имен советских героев она относится нервно. Забавная фамилия летчика-истребителя не была исключением.

Что до самой Розы Вениаминовны, живущей над нами, то ее три комнаты стали последним оплотом коммунизма: интересуясь жизнью заграничного пролетариата, она не пропускает не одного латиноамериканского сериала. Житейские трудности сериальной «мари-изабель» дают ей богатую пищу для размышлений о горьких человеческих судьбах в постсоветском пространстве, которыми она делится со всеми и с каждым.

Наше трио, яркое свидетельство растлевающего западного влияния, Розу Вениаминовну почему-то не смущает. Видимо, нас спасает ее социалистическая наивность. В сексуальном образовании Розочка застряла где-то на уровне седьмого класса: до писем Карла Маркса с супруге Женни уже доросла, но о том, почему Крупская терпеть не могла Арманд, не догадывается. Для Розы Вениаминовны, пожертвовавшей личным счастьем во имя общественных интересов, кровать — это место для сна, а не пересыпа.

Страшно представить, во что она превратила бы нашу жизнь, если бы возненавидела также, как и шоколадного короля Протопопова, перестроившего весь последний этаж под свою резиденцию. Его жена, и без того бледная, зеленеет от страха, завидев синие кудряшки престарелой коммунистки. Не удивлюсь, если Розочка уже доложила куда следует, и теперь в «пентхаус» на четвертом этаже звонят неизвестные товарищи, требуя деньги на нужды компартии. Наследница шоколадных миллионов пошла боязливостью в мать: во время прогулок во дворе она ни на шаг не отходит от гувернантки, опасаясь, что из-под земли вырастет Розочка и заведет волынку о преступно нажитых капиталах.

Впрочем, и на агрессивную добродетель Розы Вениаминовны нашлась узда. В присутствии Санина из второй квартиры ее революционный пафос разом сходит на нет. Сердце отставного генерала, закаленное ежесубботними перепалками с супругой, трудно жечь революционным глаголом. К тому же любимое развлечение отставного генерала — палить из именного «макарова» по воробьям. Вряд ли Роза Вениаминовна хотела бы разделить птичью участь.

А мы однажды чуть не отправились прямым рейсом на небеса. Через неделю после нашего переезда Санин в пьяном угаре ломал нашу дверь рукоятью пистолета и обещал поставить нас «к стенке».

Нас спасли боксерские навыки Кирыча. Точным ударом в челюсть отправив буйного вояку в нокаут, он восстановил наше реноме и вызвал уважение, вскоре перешедшее в искреннюю приязнь.