Константин Кропоткин - Содом и умора

— Позвони-позвони! — посоветовал я и бросил трубку.

Кончено.

Наверное, со дня основания «Макака» не видела такого количества женщин. Они с интересом разглядывали фривольные картинки на стенах и что-то шептали своим спутникам. Те, в свою очередь, старательно отворачивались, делая вид, будто не интересуются обнаженной мужской натурой.

Я угрюмо изучал содержимое своего стакана и ворчал на Марка, который вертел головой и шепотом восхищался.

— Ой, я его вчера в телевизоре видел, — опять зашелестел он, глядя на загорелого мужчину в переливчатом костюме. — Он в Думе заседает!

По марусиным подсчетам, кроме означенного политика, в «Макаку» явилось десятка полтора известных персонажей: пара телеведущих и музжурналистов, несколько сериальных актеров и актрис… Интересно, сколько часов Зинка провела в обнимку с телефоном, чтобы заманить их на презентацию своего «прорыва на большую сцену»?

— зашептала Зинаида в микрофон слова «стопроцентного хита».

— Ой, смотри какой у него перстень! Неужели настоящий брильянт? — в горячке зашептал Марк, не сводя глаз с господина политика.

— Чушь! — фыркнул я.

— Думаешь ненастоящий? — спросил Марк.

— Песня — чушь, — пояснил я.

— Ай, какая разница, — махнул он рукой. — Вот Федюня говорит, что теперь можно выращивать алмазы на специальных алмазных фермах. Берут уголь, поливают его химией и ждут, когда…

Мне надоело слушать марусину околесицу и я пробурил блестящую толпу.

— завывала Зинаида, раскачиваясь на прямых ногах.

— Как алкоголики, — ернически подвыл я и задохнулся.

От второго удара по спине я уподобился рыбе, хватающей воздух на пляжном бережку. Перед носом возникла красная морда. Господи! Еще Санина здесь не хватало.

По случаю праздника сосед принарядился: генеральский костюмчик, волосики приглажены, в глазах боевой задор. Видимо, Зинка решила подстраховаться. Влюбленный мужчина не позволит закидать гнилыми помидорами даму своего сердца.

— Как поет, а?! — заорал мне в ухо Санин. — Слышь?! Как поет? А?! Какая женщина!

— Ты хоть знаешь, что у нее в паспорте написано? — спросил я, едва увернувшись от очередного дружеского удара по позвоночнику.

Если он и дальше будет так выражать свой восторг, то после концерта я поеду не домой, а к Склифосовскому.

— Какая мне разница, замужем она или холостая! — Санин посмотрел на меня так, словно я предложил ему предать родину, и отвернулся к сцене.

— …Как анаболики… — в десятый раз повторив заключительную фразу, перламутровая Зинаида победительно улыбнулась публике.

— Браво! — исступленно забил в ладоши Санин. — Браво!

— Ее Сашей на самом деле зовут, — сказал я в зеленую спину.

— Какая женщина! — кипел восторгом Санин.

— Она — мужчина, — сказал я.

— Какая женщина! — повторил Санин и шмыгнул носом.

Отчего-то я был уверен, что сейчас по его щеке ползет слеза. Большая, как жемчужина.

Великая сила искусства. Черт его подери.

Тяга к знаниям — самый невыносимый изъян в характере Марка. С той поры, как он решил заняться самообразованием, к нам в дом табунами повалили знатоки трансценденции Канта, читатели Вольтера в оригинале и пожиратели кактусов по заветам Кастанеды. Они сидят в нашей гостиной, пьют наш чай и нашу водку, заплевывают окурками нашу квартиру и презирают нас за доброту.

— У Мураками этот синдром прекрасно выписан. Ты не читал Мураками? — вытаращился на меня очередной умник по имени Феликс.

Лицо его свернулось в гримасу, будто я таракан и шевелю усиками.

— Еще один такой визит и тебя застрелю, — сказал я Марку, закрыв дверь за Феликсом. — Почему все твои друзья думают, что если ты готов слушать их бред про эскапические диалектизмы, то у твоих сожителей столько же терпения?

— Да, Филя сегодня загнул, — согласился Марк.

На диване в гостиной спал обессиленный Кирыч. Обычно, когда к нам приходят ученые зануды, он скрывается в спальне и делает вид, что его нет дома. Сегодня улизнуть не удалось. Феликс, как клещ, вцепился в него и допоздна терзал ученостями.

— Мне кажется, Филечка влюблен, — захихикал Марк, кивая на сопящие сто килограммов.

— В кого, в Кирыча? — не поверил я.