Константин Кропоткин - Содом и умора

В толпе опять образовалось пустое пространство и он начал вновь вызывать претендентов на «Медведя года».

— …Номер первый! Номер второй! Третий номер!

Марк и Кирыч, тяжело дыша, прислонились к стенке.

— …«Номер 11»!

Крепыш оглядел толпу и пояснил:

— Винни-пух!

Народ загоготал.

Тренированые молодые люди, привлекшие мое внимание в начале вечеринки, выжидательно уставились на нас. Когда ведущий призвал «Винни-пуха» в четвертый раз, один из молодчиков вдруг подошел к Марку, без слов взвалил его на плечо и понес на зов, как какую-нибудь шемаханскую царицу.

— Пусти! — Марк вяло шлепал своего похитителя по спине.

Все-таки перепалка вымотала и его.

Юноша стряхнул «Винни-пуха» с плеча и, ласково потрепав его по бледной щеке, вернулся на свое место. Кирыч с благодарностью посмотрел на «грузчика». Тот ответно улыбнулся, а у меня по спине побежали мурашки — мне с таким конкурентом не совладать.

— Медвежья корона достается номеру… — ведущий сделал эффектную паузу. — Номеру десять!

«О вкусах не спорят», — подумал я философски, глядя на типа с бандитской рожей. Например, кому-то мог прийтись по душе и Марк, в толпе мясистых мужиков выглядевший, как ворона в стае индюков. Или точнее, как мокрая курица — вид у него был жалкий. Он переминался с ноги на ногу и внимательно разглядывал свои ботинки. Волосики на его маечке взмокли и закрутились колечками — если красоты у нашего пса недоставало, то кучерявости было больше чем достаточно.

— Приз зрительских симпатий присуждается… — ведущий приступил к объявлению последнего победителя, — «Винни-пуху»!

— Сейчас ему подарят кулек конфет «Мишка косолапый», — вслух загадал я.

Под дружные аплодисменты растерянному Марку всучили бутылку шампанского.

— Оторвали мишке лапу, уронили мишку на пол, — сказал Кирыч, встречая Марка, распаренного дружескими объятиями своих конкурентов.

— «Винни-винни», — пискнул я на манер мультяшного Пятачка.

Марк был не расположен шутить. Он одарил нас негодующим взором, фыркнул, и, круто развернувших на каблуках, решительно зашагал к выходу. «К чертовой бабушке „День защиты детей“, — пообещал я себе, устремляясь за Марком. — В нашей семейной летописи 1 июня отныне будет называться „Днем Винни-пуха“».

На улице уже светлело. Марк стучал ботинками, явно намереваясь высечь из асфальта искры. Небо вдруг ответно загрохотало и тут же хлынул дождь.

Марк пугливо прикрыл голову дареной бутылкой. Кирыч сделал вид, что дождя не существует. А я исполнил то, что собирался сделать еще две недели тому назад. Завизжал в унисон грозе — всего лишь второй в этом году.

«…Кто-то марки собирает, кто-то фантики, — лениво размышлял я, лежа на колючем одеяле. — Я обожаю обставлять себя литературными героями. Вот кто такой Кирыч? Сорокалетний дядька с пузом? Ничего подобного! Он — Карлсон, который уже не шалит, но в любой момент может отмочить такое, что мало не покажется. Жаль, все реже случается. Стареет. Хотя я тоже до старости хотел бы прыгать, как Пеппи Длинныйчулок, но рыжина осталась, а резвость — уже не та. И вообще, стопроцентного попадания в образ не бывает, это любой станиславский скажет. Вон тот парень, например. Лежит себе, как опрокинутый комод. Солнцу жмурится. А если приглядеться, да фантазию задействовать, то из него можно вылепить что угодно. Лорда Ашенбехера, например! Ох, знать бы из какого сора…».

Чтобы сосед не заметил моего интереса, я спрятался за книжку — тот самый детектив, в котором Ашенбехер расследует убийство в замке — и принялся за операцию.

«Лишнее мясо убираем, — думал я, — „О“-образные ноги выпрямляем и удлиняем. Лоб делаем повыше и по-белее. Бейсболку — прочь. Не барское это дело, бейсболки носить. Нос вытягиваем в перпендикулярную горизонту прямую. Глаза оставляем, как есть — небольшие, слегка припухшие. Излишняя красивость нам ни к чему, он ведь ирландец и вообще вырождающаяся аристократия… Готово! Приземистый комод превратился в изящную этажерку!».

— Чего жмешься! В кусты сходи, — сказал новоиспеченный Ашенбехер, лениво, едва открывая рот.

Он сдернул бейсболку, открыв ухо, напоминающее вареник. «Боксер», — расстроенно подумал я. Этажерка, которую я мысленно смастерил, тут же начала оседать, корячиться во все стороны и вернулась в прежнее состояние — комод «IKEA». Как его ни малюй — слишком практичный, чтобы быть красивым…

— Я не могу… — взвыла бормашиной его соседка. — Там видно все.