Джеймс Олдридж. - Дипломат

Но Асквиту нужен был Мак-Грегор, и он хотел, чтобы и Мак-Грегор в нем нуждался.

– Мак-Грегор, – заговорил он дружеским тоном. – Не начинайте каяться в своих грехах. Я вижу, что вы уже теряете уверенность. Вы поступили так, как должен поступить честный человек, и никогда не сомневайтесь в этом.

– Я и не сомневаюсь, – сказал Мак-Грегор.

Асквит продолжал, убеждая не столько Мак-Грегора, сколько самого себя: – Теперь самое главное – избежать мученического венца, который вы до сих пор так упорно отвергали. Сейчас вы кандидат в мученики, дорогой мой, и это расплата за то, что вы бунтарь-одиночка. Только анархисты и террористы верят в пользу индивидуального бунта, а я хотел бы уберечь вас от таких несостоятельных политических теорий. Как, по-вашему, вас можно уберечь?

– Думаю, что да, – ответил Мак-Грегор.

– Однако, – сказал Асквит, – пока что вас нужно уберечь от мер, которые будут приняты государством против вас. Своим поступком, Мак-Грегор, своим отчаянным, опрометчивым, великолепным и честным поступком вы бросили вызов Железной пяте, и вам не миновать грозных последствий. Вы это понимаете?

– Какой Железной пяте? – спросил Мак-Грегор.

– Железной пяте – закону, государству, его престижу, его правовым устоям, его моральным устоям – короче говоря, всей мистической галиматье о всемогуществе государства.

– Мне кажется, я не причинил никакого вреда государству, – хмуро сказал Мак-Грегор. – Разве только Эссексу и его политике.

– Разве только… – передразнил его Асквит. – А чего же вам еще, дорогой мой? Эссекс это и есть государство, его политика – государственная политика. Государство это просто-напросто власть, сосредоточенная в руках правительства, и, восстав против Эссекса, вы восстали против самого государства. Этого, Мак-Грегор, не прощают, и за это мстят быстро, беспощадно, по всей строгости закона.

– Значит, эта комиссия завтра осудит меня?

– Возможно, – сказал Асквит. – Это зависит от разных соображений, не морального и не юридического порядка, а политического. Ни одна комиссия не станет заниматься юридической стороной вопроса. Она будет считаться с перевесом сил в политической борьбе и судить вас, сообразуясь с политической ситуацией, которая создалась по вашей вине. Завтра, а может быть, еще сегодня вся Англия выскажется за или против вас. Если вы можете предугадать, чья возьмет, тогда вам нетрудно предугадать и свою судьбу.

– Многое зависит от влияния Эссекса.

– Да, – сказал Асквит; при этом он чуть не наскочил на такси, которое пытался обогнать, и, выбранив испуганного шофера, продолжал: – Гарольд схватит вас за горло, если ему это удастся, но может случиться и наоборот. Возможно, что вы подорвали его влияние. Я не знаю. Вы теперь должны искать удовлетворение в самом себе, Мак-Грегор. Вы чувствуете, что вы вдруг стали человеком, который сумел сделать выбор?

– Нет, не чувствую.

– Конечно, нет, – вздохнул Асквит. – Вам это не может быть так ясно, как мне, потому что вы сделали то, что я должен был сделать в вашем возрасте, но не сумел. За двадцать лет я успел над этим подумать. Я в точности знаю, какой перед вами стоял выбор. Только глупец, который не сумел во-время сделать правильный выбор, может это понять. А вы – нет, не можете.

– Никакого выбора у меня не было, – сказал Мак-Грегор. – Эссекс оставил мне только один выход. Это он создал такое положение, а моя роль в этом деле очень незначительна.

– В последнюю минуту, Мак-Грегор, выбор зависел только от вас. Вам нужно было выбрать между вашим старым и новым представлением о смысле человеческого существования. Для того чтобы пойти против Эссекса, вам нужно было решить, что вся ваша прежняя жизнь была обманом, что фетиш законности, лояльности, правительственной власти, государственной мудрости – обман, что ваш собственный разум и здравый смысл имеют больше цены, чем все традиционные понятия, как бы глубоко они ни укоренились в вашем сознании. В одно мгновение вам пришлось порвать со своим прошлым. Вы пришли к выводу, что общество, в котором вы живете, насквозь фальшиво и что вы должны сбросить его оковы, потому что ваш разум принуждает вас к этому. Вот и все! А тот, кто так поступает во имя разума и здравого смысла, тот и становится, вольно или невольно, зачинщиком революций.

Они уже подъехали к дому Асквита, но не сразу вышли из машины.

– Если бы вы не выступили против Эссекса, – угрюмо продолжал Асквит, – вы отныне жили бы такой же жизнью, какой живу я, – бессмысленной, безрадостной, бескрылой и бесцельной. Я всю жизнь знал, что наше общественное устройство фальшиво, и все-таки отдал всю жизнь делу его упрочения. Я никогда не мог вырваться из его тисков, даже когда мне было двадцать лет, и с каждым годом это становилось все труднее и труднее, а теперь и вовсе невозможно. Сегодня я могу приютить вас в своем доме, могу понять и одобрить ваш поступок, и все-таки завтра Эссекс найдет во мне того Асквита, которого он ожидает найти, – нормального, усердного, дельного, уравновешенного, хладнокровного, неисправимого, неизменного чудака Асквита, делящего с ним бремя великой миссии в Совете безопасности. Завтра я с головы до ног буду тем человеком, который, по всей вероятности, станет ревностно помогать Эссексу в его усилиях обезвредить ваше доблестное нападение на ветряную мельницу. Идемте, Мак-Грегор, выпьем коньяку, может быть, легче станет на душе.