Олег Ермаков - Иван-чай-сутра

— Еще бы, — сказал М. Глинников и тихо напел. — «Какое мне дело до вас до всех, а вам — до меня!» Апофеоз индивидуализма в стране лучезарного коллективизма. Такое не забывается.

— Крутой был мужик, барракуда.

— Этот фильм был путеводной звездой, — сказал Влад. — Я его вспоминал над Атлантикой, сидя с банкой «Будвайзера», купленного в Хитроу на пересадке, в лайнере по дороге в Новый, черт, свет!

— А «Генералы песчаных карьеров»? — спросил М. Глинников. — «Старик и море», «Праздник, который всегда с тобой»?

— Что-то я таких фильмов не бачил, — заметил Пашка.

— И «ABBA», — добавил Влад. — Кстати, впервые я его увидел в глуби Скобаристана. Гнал после дембеля на запад, думал схватить сразу за хвост свободу и уже не упускать. Проезжал мимо кинотеатрика-сарая в заштатном городишке, глядь — чуть не обомлел: «ABBA». «Яву» поставил в соседнем дворе, зашел в подъезд, типа, живу здесь, ну или к кому-то в гости, чтоб не угнали, а сам через пять минут вышел и в кинотеатр. Так не только посмотрел фильм, но и познакомился с юной скобарейкой в тугой юбчонке, пил кубинский ром.

— Ах! — воскликнул Пашка, ломая загорелые руки с толстыми запястьями. — Все это так охренительно!.. Особенно про ром.

— Вшивый все про баню, — мрачно реагировал Влад, приваливаясь спиной к березе, скрещивая руки на груди и закрывая глаза.

— Если бы я знал, что будут такие догонялки, взял бы транзистор.

— Ну и взял бы.

— Так я думал, сразу на озера, а там не поскучаешь.

— Ты любишь детективы, Паш? — спросил М. Глинников.

— Кто их не любит. Засасывает, зараза.

— По-твоему, как ведутся расследования? Это только в кино все мечутся как ошпаренные.

— Да какое это расследование. — Пашка махнул рукой. — Давай расскажи про скобарейку, Влад.

— Что я тебе, Шехерезада, — отозвался Влад, зевая.

М. Глинников лежал на боку, подперев голову рукой и грызя травинку. Пашка сидел на сухом бугре и озирался по сторонам, высматривая толмача , как они называли между собой того, кто должен был здесь появиться и разрешить все их сомнения. Хотя, какие тут могут быть еще сомнения? Они молчали, слушая лесные шорохи и неясные писки, чьи-то вскрики. Комары донимали их, и Влад попросил Пашку развести дымокурчик. «Да уже тут осталось всего-ничего», — проговорил Пашка, но нарвал бересты, наломал веток, зажег костер. Запахло берестяным дымом…

— Тю-ю-фффя-а-гин! — вдруг прокричал Пашка, сложив ладони рупором, так, что все вздрогнули, Влад открыл глаза, М. Глинников выплюнул травину. Эхо вернулось от зеленых склонов.

— Паранойя продолжается? — с неудовольствием спросил Влад.

Пашка торжествующе указал на часы.

— Корабельный колокол пробил час, барракуда! Я хотел попрощаться с техническим директором. Пора отвечать за свои слова, капитан «Алого».

— Лучше назови его «Ало е », звучит как-то лучше, — посоветовал М. Глинников.

— Это же лекарство?

— Ну, а в трюме не лекарство против бодуна?

Пашка засмеялся, сглатывая обильную слюну.

— Если только его по-тихому не угнали какие-нибудь активисты, забулдыги времен перестройки, отряд имени Пуго. Или любители тихой охоты — грибники.

— Наркоманы, что ли?

— Влад, звони в ставку, докладывай обстановку.

Влад потянулся, надавил кулаками на скулы, лоб, подбородок, разминая лицо.

— Я, честно говоря, прикорнул бы здесь хорошенько… — Он посмотрел на сатанеющее круглое лицо Пашки и ухмыльнулся. — Нет, все так все. Сворачиваемся. Как уговорились. Отосплюсь в Скобаристане после ухи. Уха-то будет, старик-и-море?

Пашка патетически потряс руками.

— Только выпустите меня отсюда!

Влад медленно встал, отряхнул видавшую виды куртку, оглянулся на деревню… то, что осталось от деревни Новая Лимна, сунул руку в карман и достал мобильник, начал набирать номер.

Вечером Алекс выехал на аллею, оставив позади черные кривые дороги Вороньего леса, уже сумеречного. А сосновые маковки Пирамиды еще купались в солнце. Аллея пестрела тенями и солнечными зелеными полосками, похожими на перья какой-то гигантской птицы. Приближение к горе всегда вызывало особенное чувство. Как его назвать? объяснить? Вопрошал Алекс речь. Или, наоборот, она его вопрошала. Это было чувство осмысленности пространства, его завершенности. И весь путь от города к горе представлялся каким-то незыблемым извечным маршрутом. Это был маршрут мифологической мысли. Весь мир ими расчерчен, говорил еще Егор. И радовался, что им повезло нащупать его, стать не просто досужими туристами, а странниками, егерями Зеленого Грабора. Ну да, он следовал мысли римлян о гениях мест. Позже Алекс нашел у Павла Флоренского почти ту же мысль, но выраженную несколько иначе; он говорил о местах наименьшей и наибольшей благоуханности. Этот Край был благоуханен посреди равнин; а гора за лесом — эпицентр благоухания. И в нем восходил гений Местности — Зеленый Грабор.