Олег Ермаков - Иван-чай-сутра

Как потом выяснилось, в Доме офицеров проходил бал выпускников школ. Выпускники и проявили бдительность. С их помощью были задержаны вандалы, Доктор и анархист.

Вот они стоят и щурятся от света фонарика в руке у сержанта. Бейте их бронзовыми сапогами!

Но Алекс отступал дальше.

Он спустился в распадок ручья, и, спрятав велосипед в густых зарослях, взошел вверх по нему и остановился под Карлик-Дубом, завязанным сольным ключом. Здесь было самое укромное место. Со всех сторон обширный плоский холм защищали ольховые джунгли: по серым стволам вился хмель, ядовито зеленела крапива выше головы, низины были заболочены. Идя за водой, Алекс обнаружил неподалеку от стоянки на осине гнездо: с него снялась, тяжко хлопая крыльями, бурая птица с пестринами, поднялась в небо, закружила над кронами, гнусаво крикнула. Канюк. В гнезде торчали светлые головы уже крупных птенцов. Алекс продрался сквозь малинник и пошел в густых зарослях иван-чая к старым березам на высоком берегу ручья, стараясь не задевать котелками о стебли. В долинке можно было увидеть пасущихся косуль.

Но в этот раз там никого не было. Алекс спускался по склону, розовеющему пятнами чабреца на кочках. Тропинка в траве была набита зверями. Здесь можно было столкнуться с лосем; выше стоянки находился Городок, бугор с зияющими дырами нор; когда-то там жили барсуки, пока их не вытеснили лисы; ночами лисята тявкали, мешая спать. Лис вообще-то стоило побаиваться, газета «Трудовой путь» писала об участившихся случаях нападения бешеных лис на собак; пострадал уже и один грибник, попробовавший покормить облезлую лисицу хлебом; такой вот «Лисичкин хлеб» — не по Пришвину. Черные торфяные тенистые берега ручья были испещрены копытами и копытцами. Над водой нависал смородинный куст. Алекс сорвал листьев для заварки, ополоснул их в ручье. Вода была чистой и холодной, ручей питали родники.

Для того, чтобы набрать воды в котелок, пришлось выкопать в песке ямку. В середине лета ручей сильно мелел.

Ныли комары. Ручей пробирался в черных берегах по светлому песчаному ложу почти беззвучно. В начале лета в нем можно было увидеть пескарей. Начинался ручей под Арйаной Вэджей, округлым холмом с редкой растительностью, — что и навело их на степные мысли. Алекс хорошо помнил тот день неохватного простора, как, собственно, и переводится Арйана Вэджа: Арийский Простор. Автор названия неизвестен, кто-то из сказителей Авесты. А название этому холму дал Егор. Оно его сразу просквозило, когда они поднялись на темя холма, округлого и огромного, как половина глобуса, оглянулись и увидели двух воронов, летящих куда-то над зелеными глыбами и плоскостями в цветущей майской синеве, запруженной мелкими кибитками облаков. Это был один из лучших дней. Им тогда открылся особый дух Местности, затерянного славянского края. И как будто они снова его обретали, совершив длинный переход в полземли.

…Было пасмурно, душно. С полными котелками Алекс поднимался по тропе. Справа склон казался парчовым от пальмовых ветвей папоротника. Пахло пряным чабрецом и сладковато-свежим иван-чаем. Этот высокий берег в березах казался пригрезившимся, но был реален. Никто из проходящих мимо, в километре отсюда, по грунтовой дороге, и подумать не мог, что здесь — так . Это было настоящее логово, местность в Местности. Обойдя стороной осину с гнездом, — соблюдая прайвиси (privacy, то бишь уединение) канюков, — он вышел на полянку с рухнувшей от ветра вершиной березы, нарвал бересты, наломал сухих веток и разжег огонь, достал из кустов старые рогульки, правда, поперечная палка уже сильно подгорела посередине, пришлось заменить ее новой. Повесив котелки над костром, Алекс раскатал легкую нейлоновую бескаркасную палатку, вытащил из развилки дуба колышки и шесты, и начал устанавливать ее. Каркасные палатки проще в использовании, может, надежнее, но Алексу нравилась эта — тем, что легче, и скрещенные шесты придавали ей схожесть с вигвамом или, скорее, с какой-то лесной избушкой. Палатка зеленовато-коричневого цвета поднялась под сводом густого орешника, среди сочной плантации ландышевых перьев, и сразу стало ясно, что она на своем месте. Десять шагов в сторону — и ничего не разглядишь. Даже дым костра сливался со стволами и листвой берез, дубов, осин. Но, конечно, пахнул горящей березой и горьковатой осиной и терпкими дубовыми ветками. На случай дождя у Алекса был с собой пятиметровый целлофановый полог с приклеенными резиновыми «ушами» для растяжек. Пока он решил не растягивать его, хотя, судя по всему, парило — к дождю. И хорошо, если бы он ударил прямо сейчас — градом и камнями по застолью на Чичиге. Алекс как-нибудь защитился бы. Надел на голову котелок вместо каски. Ведь бывают же такие дожди? Не помешал бы и шумерский ливень. Хотя, конечно, таким легким топориком плот не успеешь срубить. Интересно, из чего был корабль у шумерского Ноя — Утнапишти, Нашедшего Дыхание Долгой Жизни? Из ливанского кедра? Вряд ли. Гильгамеш рубил их много позже. Наверное, из тростника, пальмы.