Олег Ермаков - Иван-чай-сутра

Вообще граборы жили как-то наособицу. Они вроде и крестьянствовали, скот держали, но с весны до осени в деревне грабора нельзя было увидеть, хозяйством занимались его домочадцы. А сами главы семей возились все лето в поместье какой-нибудь барыни, задумавшей затмить соседа с его французским парком и разбить аглицкий или китайский сад с лабиринтами из кустов крыжовника, смородины, барбариса и малины, настроить беседок, оранжерей с заморскими цветами и птицами, пустить зеркальных карпов в пруды. Граборы никогда не чувствовали себя подневольными, бесправными работниками, — нет, это были мастера, знающие себе цену, даже до Указа 1861 года они составляли особый разряд крестьян, некую касту. Ларька Плескачевский был грамотей, в его доме водились книжки, даже стихи: Некрасова, Кольцова, Ершова. Жизнь и судьба грабора Ларьки слишком поздно заинтересовала Егора, дед Семен с бабой к тому времени умерли. Приходилось довольствоваться крохами: слухами, намеками, неясными вспышками в памяти у тетки и отца.

«Вот он здесь где-то ходил с артелью», — кивал Егор на склоны, заросшие иван-чаем.

Тетка Варвара и отец мало что могли рассказать, в живых грабора Ларьку они не застали. По глухим сведениям, Ларька с новой властью почему-то не поладил и скрылся в лесах и что было дальше с ним, неизвестно. Оставалось только гадать. Может, он влюбился в барыню, работая в каком-либо имении? А народ кинулся громить усадьбы… Как тут происходила революция? Или, допустим, стал анархистом.

И когда Егор с Алексом поднимались на Пирамиду и видели волны белохолмских лесов вдали, им казалось, что где-то в них Илларион Плескачевский и схимничал. Егор не оставлял надежд наткнуться на какие-либо следы своего предка.

И уже из армии (его забрали после второго курса Питерского университета, где он учился на географическом факультете по специальности картографии, и служить он начал топогеодезистом артиллерийского дивизиона) Егор написал, что тетка Варвара неожиданно обнаружила в каком-то заповедном углу дома книгу, выпущенную якобы в начале века. Возможно, находка принадлежала когда-то Иллариону. Правда, и дед Семен был грамотен, и дед Семен был сельским жителем; одно время он выписывал журнал «Пчеловодство». Егор надеялся, что решить этот вопрос поможет осмотр книги, вдруг там есть какие-то пометки? Называлась она так: «Сады, или Искусство украшать сельские виды». Егор просил тетку Варвару беречь находку и строил планы великих походов. А в это время артиллерия перемешивала с глиной, кровью и снегом сельские виды Ичкерии. О войне Егор писал скупо, сквозь зубы. Но Алекс его отлично понимал и боялся угодить туда же. Он служил под Свердловском, смотрел на горы Урала, ловил на посту ветер, задувавший как будто бы с той стороны … Егор ничего слышать не хотел о Сибири, Азии. В армии он окончательно понял, что такое Местность. Он писал, что рано или поздно Ахиллу надоедает гнаться за черепахой — этим старым, как луна, миром, и он садится на пороге своего дома, наливает в блюдце молока и осторожно опускает его в пыльную траву у крыльца. Весь мир — это Местность, и больше нечего искать. Черепаха приползла.

Но Ахилл пока воевал, вычерчивал маршруты на чеченских картах, мечтая о карте Местности, собственно КСР-63, так называлась она.

За КСР-63 Егор взялся давно, с той поры, когда они вдвоем с Алексом пришли на переезд к тетке (и та изумилась явлению картографов, вскипятила на электроплитке чаю, дала хлеба, сахара; переспевшей смородины они сами нарвали прямо возле кирпичной будки с плоской крышей, где еще росли желтые цветы на длинных ножках, «золотые шары», и вечером, сдав дежурство сменщику, старику в железнодорожной засаленной форме и фуражке, повела их в деревню — «на постой», как заметил Егор, воображавший себя офицером-топографом царских времен). С этого и началась история Местности. Точнее история карты. По крайней мере, первое письменное упоминание Местности относится к 12 веку, в грамоте князя Глинска, даровавшего пажити и рыбные озера по левому берегу Дан Апра, епископу Мануилу, греку.

Первым объектом карты КСР-63 и была

Будка железнодорожного переезда

Затем появился

Теткин дом

С кленом

И ульями

Колодец за железной дорогой

И другие объекты: узкая речка Лосинка , болото Татарское с остатками давней дороги — полусгнившими мостками, гора Муравьиная, Муравьиный родник, озеро Чичига, Заповедник (осинник за непролазными зарослями, полный грибов, — а все грибники проходили мимо), Треугольник (мыс при впадении Лосинки в Дан Апр), Крысиный холм (краснел к середине лета от дикой гвоздики — смолки клейкой и сначала назывался Красным, но кто-то однажды оговорился, так и пошло: Крысиный, тем более, что на него вполне могла выходить водяная крыса, жившая в устье Лосинки, чтобы обозреть окрестности), Степи (заболоченные луга, коричневато-зеленые легковейные от метелок тростника и осоки), Луга Мануила (пестрая палитра пьяного художника) и еще множество мест и объектов.