Константин Кропоткин - …и просто богиня

Богиня. Моя. Персональная.

Они все очень разные, не похожие одна на другую. Например, одна популярная колумнистка на своей фотографии на сайте похожа на мою одноклассницу, которую другая моя одноклассница любовно именовала «гугусенькой». А пишет она еще прекрасней — там у нее из сочинения в сочинения, из колонки в колонку ходят женщины, одержимые страданиями: от чувств они «отрешаются», на проблемах «фокусируются», а морщины у них — простихосподи — «мимические».

«Ах, — вздыхает лирическая героиня моей богини, — с моими-то мимическими морщинами…».

Прекрасно пишет. Как врет, так и пишет.

Она, конечно, популярна. И не может же иначе быть. Если она — богиня, то разве мыслимо такое, чтобы смотрел на нее один только восхищенный я?

Есть в моей гостиной и сексолог в шляпе. К шляпе прилагаются кудри и бульдожье лицо, но важнее все-таки шляпа. Она с вуалью, и эта деталь не может меня не восторгать. Вуаль стоит дыбом и розы искусственные трясутся на сетчатых шляпных полях. Великолепие это пропустить невозможно, смотришь на него, как кролик на удава, спрашиваешь себя, а была ли она весной, эта женщина-вечное лето? Сексолог говорит с телеэкрана о том, как следует любить, а точнее, как любить не следует:

«Леди не двигается», — крупно прочитывается в мелком бязевом плетении ее речей; снимает ли леди шляпу? носит ли круглосуточно? — узнать не представляется возможным.

А еще в воображаемых апартаментах прохаживаются девы-умницы. Они — огромные умницы, буквально слышно, как шелестит фолиант, о чем бы они ни говорили. Слова сыплются, а фолиант, засевший явно не в моей голове, сам собой переворачивает свои страницы.

«И как сказал Монтескье на странице тридцать девятой, абзац второй…», — произносит вдруг умница и сообщает какую же мысль сказал означенный француз.

Впрочем, это может быть и немец, и американец, и вообще неизвестный составитель словаря иностранных слов. У одной такой умницы недавно «сервильность» в одном абзаце блохой скакала. А ее троюродная кузина, которой мне хочется дать имя «Жюли», как у Толстого, подарила мне чудесное слово «аррогантный». Это слово прекрасно подходит другой моей богине, похожей на батон — я встретил ее в театре. Она там пела. Громко пела, оркестр едва поспевал. Стояла, тряслась концертным платьем, у нее было приобщение к искусству, а остальным не оставалось ничего другого, как приобщаться к ней.

Внимать.

Вообще, при всех своих различиях, мои персональные богини одинаково примечательны силой децибел — они очень громкие, их очень много, они, кажется, способны заполнить все свободное пространство своей нерассуждающей энергией — они и есть энергия, выстроенная не по законам логики, красоты или здравого смысла — чистая эмоция, незамутненная уверенность в своей божественности (не зря же я считаю их «богинями»).

Не пропустить, не проглядеть.

Сегодня, вот, опять радость ворвалась. Сижу утром, кофе пью, из окна на меня таращится дом, в утренних лучах похожий на кусок дыни, а из компьютера рвется удивление: одна журналистка сообщает в своем блоге приватную радость — у ее зубного врача есть интернет. Прежде она писала, что не любит мешки на восточных женщинах, а сегодня удивляется, что кабинет стоматолога оснащен беспроводным выходом в виртуальное пространство.

«…и это не в Москве», — восклицает она.

Ах, как же хочется, забыв про кофе и ослепительный дынный шмат архитектуры за окном, прижать прелестницу к груди (лучше широкой и волосатой), сказать, содрогаясь, как прекрасна она, как восхитительна.

Деточка! Крошка! Свет очей! Ну-ка, быстренько ко мне в комнатку. Есть у меня уголок в моей воображаемой светелке, по-модному уделанный стеклом, сталью, обшитый деревом и непременно на самом высоком этаже, чтоб отовсюду было видно.

И понял я, наконец, к чему все эти дни вертелась в уме странная фраза:

«Итак, она звалася микки-маус».

Сердце мое предвкушало рандеву.

Она, разумеется, бутон.

Я все берег ее для какого-то особого случая, для большой формы, для многословной истории, где она была бы не первым, но заметным второстепенным персонажем.

Она — бутон — могла бы быть знакомой главной героини (я хотел бы написать роман о молодой женщине, странно-счастливой женщине, которой вечно чего-то не хватает). Она бы звонила главной героине, требовала бы встречи своим намеренно писклявым голоском; они бы встречались в кафе пастельных тонов, пили бы напитки обстановке в тон, женщина-бутон жаловалась бы другой женщине, главной, на своего мужа, который скотина и сатрап; «a ты посчитай, сколько раз я с тобой спала», — говорила бы эта женщина, вспоминая какой-то новый их скандал; у бутона сложная личная жизнь, она вышла замуж за бывшего медбрата из Сибири, у нее это уже четвертый брак, он же самый долгий.