Если бы я был такой девушкой, то возненавидел бы всех мужиков, которым нужна именно такая .
Когда Зазочка на сцене, то ясно, все взгляды — только на нее, все песни — только про Зазочку.
У Зазочки роскошные волосы — роскошные (произносить следует этим своеобразным, немного носовым звуком). Они могут быть у нее и черные, как смоль, и огненной рыжины, но чаще всего Зазочка — ослепительная платиновая блондинка, что выгодно подчеркивает и ее белую, как снег, кожу, и маки румянцев на скулах; и даже круглота лица, несколько чрезмерная в последние годы, как-то скрадывается за счет белокурого сияния, которым охвачена ее голова: парик у нее чаще всего пышный, скульптурными витыми потоками, вызывающими ассоциации не то античные, не то герпентологические (или какая там наука изучает змей?).
Волосы Зазочки раскиданы по мощным плечам, а плечи ее инкрустированы то блестками, то узорами из каменьев «сваровски», то сложным шитьем, который Зазочка приобретала сама, где-то на шумных базарах Юго-Восточной Азии или Ближнего Востока. Она часто бывает в тех краях — не по собственному почину, так в командировку, вместе с московскими закупщицами парчи и муслина. Мало кому подвластно искусство торга со льстивыми туземцами, а для Зазочки с ее веселым дипломатическим гением нет ничего невозможного.
Грудь у Зазочки по сравнению с плечами скромная, обыкновенная даже. Был в ее жизни период, когда носила Зазочка огромные, в два силиконовых ведра, как она говорит, «сисяндры», но теперь решается на этот тяжкий труд только изредка, по каким-то особым случаям, благо, бюст пристяжной, можно всегда отправить его в отпуск.
Есть у нее и талия, куда же без нее. Зазочка втискивает себя в корсеты, она ловко конструирует силуэт «песочные часы», оставляя себе возможность не только дышать в этих забористо украшенных панцирях, но еще и говорить — а без слов ей нельзя. Зазочка — артистка разговорного жанра.
Лицо у Зазочки круглое, большое, и все черты на нем — если на сцене — тяготеют к некоторой чрезмерности: если ресницы, так до бровей, если глаза, так в два озера, а нос у нее прямой стрелкой, а губы изогнуты живописным, капризным немного, луком, раскрашенным актуальному парику в унисон.
Зазочка может и сажей уста извазюкать — если того требует образ. Однажды изображала комичную старую деву: у нее был короткий парик в струпьях и катышках, очки с толстыми стеклами, выгибавшими глаза ее, озера, в полукружья, платье короткое «крепжоржет» и серовато-рыжее лицо. Зазочка подробно выла над портретом (там, как в итоге выяснилось, был нарисован мужской член), а уходя со сцены, еще и сломала толстый каблук своих старомодных туфель — зал рыдал от счастья, и вряд ли дело в том только, что он был пьян, как это бывает в ночных заведениях в час или два ночи.
«Заза» — сценический псевдоним, но и когда освобождается от грима, то на имя это откликается, хоть и рассуждает о своей героине в третьем роде: Заза пошла, Заза поехала, подумала Заза.
Роскошная особа, вынуждающая клубные залы выть и улюлюкать, никогда не уходит без следа, даже если грим стерт, платье, пропахшее трудовым потом, утрамбовано в сумку, а на лице только природная бледность. Зазочка проступает, как сквозь морозное окно — словами, фразочками, поворотами головы или особым взглядом, который, за вычетом ресниц, не производит уже впечатления столь по-коровьи комичного. У героини этой нет внятной биографии, но она легко достраивается: прибыла в Москву из провинции, где училась какому-то там мастерству, грезила, может быть, о комиссаржевских и ермоловых ролях, но — «жрать-то надо» — пошла по малым столичным сценам. И закрутилось, и повелось…
Бурлеск — этот пряный жанр дается Зазочке исключительно хорошо. Она вульгарна и резка, ей по силам и вытянуть из декольте кролика, а из расшитой павлинами жопы — бесконечно длинную и цветную гирлянду. Жаль, нет столь сложных номеров у Зазочки, бурлеск ее — в словах, в нарочитой грубости, в странных смешениях гогота и визга.
— За-за, у-ля-ля, пою за три рубля, — басит она со сцены на мотив популярной песни.
А теперь — вот, прочел недавно — Зазочка записала целую пластинку, что логично, в общем-то. Пение должно было стать новым ее коньком, как часто бывает с хорошими артистами разговорного жанра: сначала они много и весело говорят, накручивая обороты, пританцовывая по самой кромке, а там уж можно и заголосить. Невсерьез, но весело. Опять же, если фонограмма, то, немо открывая рот, есть возможность передохнуть немного — тяжко ей, небось, в корсете в задымленном, пропитанном алкогольными парами зале.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу