Алексей Беляков - Пепел и песок

— Откуда? Появление астроцитомы непредсказуемо и зачастую сложно выявить причину происхождения. Это может быть, например, следствием травмы — у вас не было сильных ушибов головы?

— Нет. То есть, может быть. Но очень давно, в шестнадцать лет, когда я прыгнул с четвертого этажа.

— Прыгнули?

— Да, я сломал ногу… Челюсть.

— Вполне возможно — это могло сыграть свою роль. Но нам сейчас даже не до причин. Вам нужна операция.

— Прямо сегодня?

— Ну нет. Это только у вас в кино все быстро. Нам предстоит вас еще наблюдать.

— Я буду лежать здесь?

— Вы можете лежать здесь, но в этом нет острой необходимости. К тому же наша клиника, как вы знаете, очень дорогая и день пребывания стоит…

— Я помню. Читал когда-то. Превосходное лекарство от скуки.

Константин Львович смеется, и на могучих щеках проступают девичьи ямочки. Хочется насыпать в них от души веселящего порошка. Константин Львович прерывает смех резко:

— Вам желательно быть дома. Конечно, никаких поездок. Никакой работы. Никакого напряжения. За вами есть кому присматривать?

— Нет.

— Это не очень хорошо.

— А, вспомнил! Есть, конечно. Федор Кузьмич.

— Кто это?

— Крепкий старик. Всех нас переживет.

— Прекрасно. Тогда я спокоен. Но дату операции мы назначим сегодня. У нас график. Оперировать вас будет прекрасный врач…

— Подождите. Как полагается, я должен спросить: каковы мои шансы?

— У вас не останется шансов без операции.

— Может, тогда и не мучиться? Черт с ней, с операцией. Мне все равно нечего больше делать. И песок я растратил.

— Какой еще песок?

Спустя тридцать шесть минут.

Константин Львович вручает мне бланк клиники — с визгливым византийским вензелем в правом верхнем углу, логотипом клиники. Он должен сразу обозначить пациенту высокую знатность медицинских услуг.

— Итак, дата операции — 19 ноября. И цена. Дорого, но ваш мозг дороже.

Двадцать лет назад.

Карамзин лежит на диване фон Люгнера.

— А я все же скажу, упрямый бычок, ты умрешь — в ноябре. Девятнадцать — твой день. Ты запомнил?

— Подождите, Константин Львович! Давайте другую дату.

— А эта чем плоха?

— Не нравится.

— Нет, дорогой мой пациент, у нас график. Так что у вас есть месяц. В течение месяца мы будем вас наблюдать. Делать томограммы и прочее.

— Пусть девятнадцатое. Отсчет пошел. Чего мне бояться? Все лишь пепел и песок. Пепел и песок.

Из пятого ящика бюро вынимаю письмо бабушки. Кажется, когда-то я предупреждал, что оно еще вылетит из своей усыпальницы. Теперь можно его прочитать наконец.

Стоя у окна напротив закатного Университета, отрываю край конверта. Какие мелкие кусочки. На двух листах бабушкин почерк, но не тот, к которому я привык, — буквы напуганы, то сбиваются в стайки, то разбегаются.

ГОЛОС БАБУШКИ

Любимый мой Саша, мне резко стало плохо. Стояла у плиты и вдруг потеряла сознание. Когда очнулась, еле дозвалась нашего соседа, старшего Карамзина, к счастью он сидел во дворе за столиком у песочницы. Он помог, вызвал врача. Тот сказал, что это инсульт. Меня привезли в больницу — ту самую, где лежал ты. Мне трудно писать, поэтому сразу перейду к делу. Надо столько всего сказать.

Я никогда не говорила тебе, кем я была когда-то очень давно. И никогда не говорила — кто ты такой.

Я родилась в Москве, в семье бывших дворян, которые остались в Советской России. Родителей арестовали в 1937 году, и больше их я никогда не видела. Жила у двоюродной тетки. Была я в юности очень хороша собой, и за мной сразу после войны стал ухаживать крупный инженер, человек в возрасте, но совершенно замечательный. Я вышла за него замуж, мне было всего семнадцать лет. Мы жили в доме на Котельнической набережной в огромной квартире. Жили весело, у нас все время были гости — известные актеры, музыканты, писатели. Мне нравилось устраивать большие ужины, тем более, что продукты муж получал в спецраспределителе. Вместе с домработницей мы ездили туда на «Победе», и меня обслуживали с большим почетом. Через год после свадьбы я забеременела, и мы оба очень ждали ребенка. Но за мужем пришли в начале 1953 года. Он проектировал азотные установки под будущим зданием МГУ, и его обвинили в низкопоклонстве перед Западом, в том, что он использовал идеи зарубежных ученых-конструкторов. Муж успел мне шепнуть лишь одно, когда его уводили: «Беги!»

Всю ночь я думала, куда мне бежать. Я взяла большой атлас СССР, закрыла глаза и ткнула пальцем. Это был Таганрог.