Марианна Грубер - Промежуточная станция

У киоска с сосисками стояла телефонная будка.

Мария сделала несколько шагов вверх по Главной улице, надо пересечь ее чуть повыше, и тогда не страшен клин света от прожектора на стройке.

— Десять минут двенадцатого, — обербригадефюрер посмотрел на часы. Прошло ровно полчаса. Он увидел женщину, направлявшуюся к машине. Неплохо. Новая секретарша весьма пунктуальна, хотя и врунья. Разумеется, она была не одна, когда он звонил. Он склонился над соседним сиденьем, чтобы открыть дверцу. И тут же чуть не подскочил от изумления: «Это же… Господи… это…»

В тот же миг и Мария увидела его. Она собиралась пересечь улицу как раз позади автомобиля. «Конец», — подумала она. Что за ерунда? Она была уверена, что вот уже несколько месяцев обербригадефюрер не появляется наверху в городе, но сейчас он был перед ней.

— Добрый вечер, госпожа Савари, — заговорил он, — наконец-то у нас с вами состоялась желанная приватная встреча.

Марии было не до шуток. Все последние сорок восемь часов ее голова была занята неотступными мыслями о том, как гибнет одна надежда за другой, сменяясь новой, совершенно иной, но которая тоже обречена. У нее уже не было охоты продолжать эту игру.

— Добрый вечер, — ответила она, — только встреча эта — вовсе не приватная и не желанная. Хватит нам в конце концов дурачить друг друга.

Обербригадефюрер посуровел лицом.

— Неужели мое решение было ошибкой?

— Все было ошибкой. Ошибка то, что мы живем, умираем, к чему-то стремимся, от чего-то отказываемся. Вы не хотите пригласить меня на прогулку? Я так устала, что приняла бы такое приглашение. Пожалуй.

Обербригадефюрер испытующе посмотрел на нее.

— Не удивляйтесь моим словам. Я сумасшедшая.

— Нет, вы не сумасшедшая.

— Нет? Но почему же меня хотели поместить в психиатрическую клинику?

— Лучше клиника, чем могила, — ответил он, поглядывая в зеркало заднего вида: он искал глазами подозрительных субъектов, друзей Марии. Уж очень уверенно она себя чувствовала.

— В данный момент вас, очевидно, охраняют, — сказал он, — но не надо строить иллюзий. В конце концов рука Учреждения станет еще длиннее. Вы не сумасшедшая. У вас хорошая подготовка, вы неробкого десятка и долго водили меня за нос.

— Я и сейчас вас вожу.

Бежать уже не имеет смысла. Вообще ничто уже не имеет смысла. Мария села в машину рядом с обербригадефюрером.

— Так будет легче беседовать, — сказала она.

— И о чем же будет беседа?

— Спрашивайте. Возможно, я сумею ответить.

Он кивнул и взялся за сигареты.

— Не составите компанию?

Она отрицательно покачала головой и откинулась на спинку.

— Я хотел найти вас. Я хотел знать, что вы делаете. Я нашел вас и знаю теперь, что вы делаете. Вы устали или?..

У Марии возникло вдруг чувство, что все это она уже пережила однажды, такое чувство возникает иногда в кошмарных снах, когда все повторяется сначала. Какая-то женщина приближалась к машине.

— Моя секретарша, — сказал обербригадефюрер. — Я хотел захватить ее с собой.

— Хорошенькая. Хорошенькая и молодая.

Женщина подошла к окну машины.

— Можете идти, госпожа Мертенс, — сказал обербригадефюрер. — Вы опоздали на десять минут.

Секретарша начала бормотать извинения.

— Завтра, — оборвал ее шеф и завел мотор.

— Куда? — спросила Мария.

— Куда пожелаете.

— О! — она задумалась. — Я бы хотела посмотреть барачный лагерь.

— Что-что?

— Хотелось бы посмотреть на изобилие, в котором там купаются люди. Должно быть, это — неописуемое зрелище. Ведь если продукты не высшего качества, их скорее выбросят в реку, чем отдадут людям.

Обербригадефюрер заглушил мотор.

— Детали, условия, — сказал он. — Может быть, удастся договориться.

— О чем? Комендант обмолвился, что вы уже заключили соглашение с Роландом.

— Благодарю. Я прослушал ленту.

Мария не ответила.

— Госпожа Савари, я могу добиться любой информации.

— Вы угрожаете? — Мария плотнее прижала к себе сумку. — Это, знаете ли, не пугает меня. Полжизни я слышу одни угрозы. Выжить либо дано, либо нет. Это как детская болезнь. Что вы на это скажете?

Обербригадефюрер повернул голову и внимательно посмотрел на нее. Она принадлежала к третьему разряду людей, к тем, что не вписываются в установленный порядок и не измеряются общей меркой. Она устала и отчаялась и скорее даст убить себя, чем покорится. Ему претили пытки и душегубство, все, что влекло за собой кровь и грязь, вызывало у него отвращение.