Нечеловеческое ржание с захлёбыванием слезами и соплями было всеобщим ликующим согласием. На том градопроектирование и закончили.
К Новому году лимит поощрительного фонда был исчерпан, а будущее градообразующее месторождение обогатилось на дюжину солидных пересечений с богатой комплексной минерализацией, почти на три десятка минерализованных трещин и на десяток минерализованных даек диоритов. Создавалось такое впечатление, что куда ни ткни канаву, всюду вскроется оруденелая трещина, и общая ширина рудоносной трещинно-жильной зоны уже достигала 300 метров. Осталось только проследить её по простиранию, определить протяжённость и получить общую площадь оруденения. Горняки уже работали на прослежке вниз по склону сопки, но работы замедлились из-за всё увеличивающейся мощности перекрывающих рыхлых отложений, вызывая нешуточные страдания у главного первооткрывателя. Общее простирание рудоносной зоны было северо-западным, она контролировалась и вмещалась мощным разломом, ныряла под аллювий незамерзающего ручья, и очень хотелось, чтобы вынырнула на другом берегу, но там была территория соседнего листа, на которой работал Казанов, и на его съёмке ничего рудопримечательного не было. Не было и приличных геохимических ореолов. Неужели зона отсекается поперечным разломом, проходящим вдоль ручья в направлении на интрузив и вдоль субвулкана? Тревожная эта мысль всё чаще подтачивала уверенность Ивана Всеволодовича в успехе затеянного им поиска. Неужели нюх ему изменил, и они копаются на мелкомасштабном рудопроявлении? Очень хотелось самому хорошенько промаршрутить чужую площадь и убедиться, что там на самом деле нет никакой зацепки. Зимой это невозможно. Горько было от бессилия до боли в сердце. Стоп! Зачем маршрутить, когда можно под сурдинку выкопать пару-тройку канав? Выкопать партизаном. Почему бы и нет? Что мешает? Чужая территория? Какая же она чужая? Своя, российская, а он не захватчик, а разведчик, и сделает это сам, задарма, во благо трудящихся всей России. Иван Всеволодович даже рассмеялся вслух, найдя простейшее решение неразрешимой тупиковой задачи. «Вот так, дорогуша Марья Сергеевна! Думать надо, выход всегда есть. Думать и делать своё маленькое дело, и судьба обязательно смилостивится». Загоревшись чем-либо, он уже не мог остановиться, не сделав того, что втемяшилось, но сдерживался, решив хорошенько обдумать пиратский рейд и уж тогда приступить к реализации втихомолку.
Прилетел вертокрыл. Привёз новогодние подарки. Больше всего зимовщики обрадовались свежему хлебу и, пока разгружали, успели изрядно пощипать румяные буханки. Пришлось начальнику, чтобы не остались одни ободранные мякиши, завязать мешки и упрятать деликатес от пацанов в своей резиденции. Обрадовались и картошке, и луку с чесноком, и капусте, и кусманищу сала. А ещё прилетел накрепко забитый деревянный ящик с крупной надписью поверху: «Ильину».
- Севолодович, - Диджей с трудом поднял личный подарок начальнику, обнюхал, потряс, - что-то там булькает, не пролилось ли ненароком, откроем? – заулыбался догадливо.
- Ты осторожнее с ним, - предупредил хозяин, - там кислота, не урони, разобьёшь – враз отравишься.
- А-а, - разочарованно протянул Витёк и унёс ящик, держа на вытянутых руках, в домишко Ивана Всеволодовича. – Сам не траванись.
С вертолётом на большую землю отправили накопившиеся пробы, лётчикам отдали выловленных накануне Тарутой ленков и ведро собранной впопыхах и не очищенной от листьев брусники, а руководитель работ передал для Романова пару сложенных пополам листков с сухим отчётом о проделанной работе, не упомянув ни о возникших трудностях, ни о сомнениях, ни, тем более, о намерении внедриться без разрешения в чужую епархию. Уже когда «птица» была в воздухе, вспомнил, что не отдал письмо. «А, да ладно, скажу, что замотался, как она», - оправдал себя, - «не до того было. Перетерпится».
30-го затеяли предновогоднюю баню и постирушки. На банной печке помещались всего два ведра, поэтому воду грели и в жилье, а отмывались и отстирывались поочерёдно с самого раннего утра, пропустив первыми, как и полагается в демократическом обществе, начальство. Потом они с Колей блаженно томились в одних трусах поверх спальников, предварительно надувшись горячим чаем с брусникой. В печурке жарко полыхали, потрескивая, берёзовые поленья, на протянутых верёвках сушились бельё и вкладыши к спальникам, было тепло и влажно, а за стенами разгулялась нешуточная метель со снегом, и было приятно, что не надо лезть в сырые промёрзшие канавы. Коля изредка покхекивал.
Читать дальше