Макар Троичанин - Вот мы и встретились

В прошлые годы он составлял геологические отчёты сам, а в этом, в связи с необдуманным отпуском, впервые переложил это ответственное и утомительное занятие на ведущего своего геолога – Антонину Александровну Алёшину. Она и раньше была у него в соавторах, обрабатывая и подготавливая весь фактический материал и излагая общие текстовые главы, но первым автором стала впервые, и Иван Всеволодович очень беспокоился, как она справится с основным документом, подводящим итоги деятельности партии на отработанной поисково-съёмочной площади.

Тоня, одногодка Ивана, была опытным и квалифицированным петрографом и минералогом, кропотливым и работящим обработчиком, про которых говорят, что берут они не умом, а задницей, неплохо разбиралась в геологии региона, но звёзд с неба не хватала, за горизонт не заглядывала и часто, цепляясь за отдельные факты, брела по материалам наощупь с подсказками, отдавая инициативу начальнику, обладающему и фантазией, и кругозором, и умением объединить фактуру в единое целое, в общем, они были удачной парой, ведущий и ведомая, но как будет теперь, когда поменялись местами? За десять лет, что работали вместе, они прекрасно понимали друг друга, знали возможности напарника и, хотя и спорили порой, но ведущий чаще всего оказывался прав, и она привыкла в конце концов подчиняться и следовать за широкой спиной, не высовываясь со своим мнением на сторону. А он не то, чтобы уважал ведомую, но, привыкнув к повиновению, больше, пожалуй, жалел, а жалость, как известно, не пара уважению. Жалел и за приземлённость, за слабость характера, и за неудачную личную жизнь. Несмотря на неказистую внешность – белёсые брови, сближенные малоформатные глаза, тонкий хрящеватый нос, тонкогубый рот, худощавость, - усугублённую неизносимыми двумя свитерами, один бледно-зелёного, другой светло-оранжевого цветов, она как-то умудрилась дважды выскочить замуж, правда, оба раза неудачно. Первый муж, тоже геолог, перебравшийся к ним из другой партии – Иван Всеволодович не любил летунов, - оказался горьким пьяницей и через два года по пьяни оступился на рыбалке в осеннюю холодную речную яму, был по пьяной слабости вынесен сильным течением под залом, откуда, напившись, наконец, вдоволь, не смог выбраться. Тоня не переживала на людях, сдерживаясь, только сделалась ещё суше и угловатее, появились старческие морщинки в уголках губ и глаз, да последние живые искорки в них потухли. Тем необычнее и неожиданнее было её второе замужество за мастера-буровика, но и оно продлилось всё те же два роковых года, и новый муж сбежал с молоденькой смазливой дипломницей в далёкое северное Хабаровское управление. От пьяницы остался вялый памятью шпингалет, частот приходивший в контору, где садился за свободный стол и портил бумагу и фломастеры, бесконечно рисуя изломанные фигуры каких-то четвероногих, не похожих ни на собак, ни на кошек, ни на лошадей, и людей, виду которых позавидовал бы любой Пикассо. «Вырастет модернистом», - как-то определил Иван Всеволодович, и все стали звать парня так, вкладывая во взрослую кличку и пренебрежение, и жалость, и сочувствие к сиротству. В летние сезоны, до школы, мать постоянно брала огольца в поле, а он и там всё рисовал свои фантазии, совершенно не похожие на детские рисунки. Уходя в маршруты, мать оставляла сына в лагере одного, и чем он занимался целый день, никто не знал. Во всяком случае хлопот с ним у Тони не было, и вообще пара была тише воды, ниже травы.

Как ни странно, но, проводя вместе достаточно много времени, особенно в периоды составления отчёта, когда приходилось задерживаться в камералке на долгие вечера, у начальника с подчинённой ни разу не возникло ничего похожего на естественный в таких случаях флирт, а то и что-нибудь посерьёзнее - только работа, только деловые отношения, и даже побочных разговоров о внутрипартийной жизни почти не было, до того разной энергетикой они обладали с абсолютно не синхронными частотными ритмами душ. И в тот раз было всё так же, по-деловому. Только, пожалуй, Иван Всеволодович был более нетерпелив и категоричен, а она – более послушна и даже улыбчива. Сейчас, на сопке, он вдруг вспомнил, что на ней почему-то был не свитер, а белая кофточка и вроде бы плиссированная юбка забытого им цвета. Зачем? Они в деталях обсудили геологию площади, которая оказалась не очень сложной и понятной обоим, тезисно набросали скелет текста, составили упрощённую схему геологической карты и разрезов – и никаких конфликтных стычек. Иван Всеволодович даже пожалел, что уезжает от такого благодатного материала, сулящего быстрое прохождение отчёта по всем инстанциям с досрочной отличной защитой. Но вот на поисково-прогнозной карте они споткнулись, вернее, тормознул шеф, его насторожил северо-западный уголок площади, где он сам закартировал южную оконечность субвулкана сложной конфигурации, свидетельствующей о глубоком срезе площади. Северная и большая часть структуры уходила на соседний северный лист, а юго-западная утыкалась в соседний западный лист, где съёмку проводил новичок экспедиции Казанов Вячеслав Львович, пришедший к ним из Южной экспедиции опытный специалист-съёмщик, за плечами и ногами которого не одна заснятая сотня квадратных километров и не один толковый отчёт. Здесь же, в южной части вулканической структуры обнажилась более ранняя малая интрузия гранодиоритов-диоритов, окружённая широким ореолом контактово и гидротермально изменённых пород, что давало возможность судить о вскрытии только купольной части интрузива. И здесь же, в южном обрамлении интрузива выявлены с запозданием геохимические ореолы серебра, свинца, цинка, висмута, молибдена и других металлов, а в маршрутах Иван Всеволодович нашёл прокварцованные рудоносные образцы туфов, а в двух шурфах вскрыли две трещинно-прожилковые зоны, правда, маломощные, но с богатым содержанием металлов. В общем, наклёвывалось не ахти какое, но рудопроявление, которое можно было, не кривя душой, рекомендовать для дальнейшей более скрупулёзной оценки горными работами, не задерживаясь на нём при издании геологической карты. Более-менее похожие были и на других участках заснятой площади в мощной зоне северо-западного разлома, но этот почему-то Ивана Всеволодовича насторожил. Тот, кто долго и серьёзно занимается геологией, знает, что у увлечённого геолога, обладающего хорошей зрительной памятью и умением мыслить образами, есть, кроме умения соединять факты, ещё и собачий нюх на рудоносность. Он срабатывает там, где скептику ничего не светит, его не объяснить простыми словами, но он давит на черепушку с такой эмоциональной силой, что противиться невозможно. Именно на таком участке и в таком состоянии Иван Всеволодович и сделал стойку. С трудом удалось уговорить главного геолога экспедиции Романова передвинуть сдачу отчёта на второй квартал и получить от него разрешение на зимние канавы. Надо, однако, признаться, что кроме нюха сработало ещё и непреодолимое желание не отдавать унюханное другим, а получить добычу самому. Он очень верил, что не обманывается в удаче.