Туве Янссон - Путешествие налегке

Оскорбленный до глубины души, дядя забыл про осторожность и воскликнул:

— Это вы ровно ничего не понимаете в цветах! Вы даже и не смотрите на них! Сидели бы себе дома со своими идиотскими книжками!

— Удивительно! — произнес его сосед, он снял очки и стал не без интереса разглядывать дядю. — Если я не ошибаюсь, вы, как и я, любите тишину. Моя фамилия Юсефсон.

— Вестерберг, — со злостью сказал дядя, он поднял свою книгу с земли, с шумом захлопнул ее и снова опустился на скамейку.

— А теперь, — продолжал Юсефсон, — мы, быть может, оставим друг друга в покое или, скорее, даже будем вместе наслаждаться покоем.

Тогда-то и началась их своеобразная дружба, суровая и молчаливая.

Постепенно выяснилось, что Юсефсон жил в шумном доме под названием «Тихая пристань», где было полно назойливых болтливых стариков. Юсефсон сообщил это как бы между прочим, без лишних подробностей. Дядя не стал больше брать с собой ботанический словарь. Как ни странно, он наслаждался теперь тишиной и покоем оранжереи еще с большим удовольствием, чем в то время, когда сидел на скамейке один.

И вдруг Юсефсон пропал, его не было в оранжерее целую неделю. Дядя спросил о нем смотрителя, но тот ответил, что ничего не знает о Юсефсоне.

«Быть может, он заболел, — подумал дядя. — Нужно выяснить, в чем дело».

Смотритель помог дяде найти в каталоге номер его телефона. Дозвониться до Юсефсона было очень трудно — дядя все время попадал куда-то не туда. Под конец кто-то из кухонного персонала сообщил, это Юсефсон взбесился и не желает никого видеть. Дядя решил, что ответившая ему особа сама взбесилась.

«Тихая пристань» показалась ему кошмарным местом, он и представить себе не мог, как это можно собрать в одном доме столько жалкого старичья. У дяди в доме, где все были намного моложе его, он, разумеется, был на особом положении, его считали почти уникальным экспонатом, а здесь он почувствовал, будто его окунули в безликую массу, он вдруг стал незначительной частицей того, что уставшая жизнь выбросила на берег и забыла. Кто-то показал ему, где живет Юсефсон. Это была крошечная комнатушка, казавшаяся почему-то странно пустой. Юсефсон лежал на кровати, натянув одеяло до подбородка.

— Вот как, — сказал он, — это вы, Вестерберг, спасибо, что не притащили мне каких-нибудь цветов.

— Между прочим, я вовсе не болен, просто мне все надоело. Садитесь. Ну, как поживаете, любитель лотосов?

— Смотритель просил передать вам привет, — ответил дядя. — Мы начали беспокоиться о вас.

Он огляделся, не зная, на что ему сесть: оба стула были завалены книгами.

— Положите их на пол, — нетерпеливо сказал Юсефсон. — Мне они надоели. Все это одни слова. Слова, слова и слова. Они не помогают. Этого недостаточно. — Немного помолчав, он продолжал: — Вы, Вестерберг, слишком избалованы. Вы не можете понять, как много вам дарит судьба. Смотрите себе и дальше на свои благословенные цветы лотоса, любуйтесь, пока есть время любоваться, и скажите спасибо, что вам никогда не приходилось драться за идею — я имею в виду то, во что стоит верить и что стоит отстаивать.

— Однажды я отстаивал луг, — начал дядя, но Юсефсон его не слушал, он встал с постели и пошел в умывальную комнату.

«Мой луг, — подумал дядя, — луг, который я отстоял… Однако, может, не стоит говорить об этом сейчас».

Юсефсон вернулся с двумя стаканами для чистки зубов и бутылкой коньяку, сел на край кровати и сказал:

— Ты можешь разбавить его водой из-под крана, а я буду пить чистый.

— Ты придешь в оранжерею? — спросил дядя. — Хороший коньяк.

— Ясное дело, хороший. Я пью коньяк только этой марки или вовсе никакой.

За дверью прозвенел звонок.

— Зовут есть! — презрительно сказал Юсефсон. — Чем ты занимался это время?

— Ничем особенно. А почему тебе надоели книги?

— Понимаешь, Вестерберг, они просто отчаянно раздирают идею на отдельные мелкие мыслишки, которые ни к чему не приводят. По крайней мере меня. Они не прибавляют мне знаний, дающих возможность понять все целиком. Поэтому они мне надоели.

— А может быть, — осторожно сказал дядя, — может быть, тебе следует повременить немного и попытаться подойти к ним иначе?

— Что ты хочешь этим сказать? Как это — иначе?

Дядя взглянул на своего друга и сделал неопределенный жест, который мог означать все что угодно, главным образом беспомощную заинтересованность.

— В этом доме, — произнес Юсефсон, — время просто исчезает, оно не живет, так же как и книги. Я хочу получить ясное представление о том, чего человек желает, к чему стремится, что из всего этого выходит и что остается сделать. Это важно. Постичь нечто поистине важное — стало быть, получить ответ. Окончательное и бесповоротное заключение, понимаешь?