– Только не удивляйтесь, – начал он просто. – Я пришел в Звездный, чтобы сделать карьеру…
Глава седьмая
Это был удивительный рассказ.
Минут пятнадцать, пока догорали кустики верблюжьей колючки, они сидели у костра, забыв обо всем на свете; затем, стараясь не пропустить ни слова, перебрались в корабль, плотно задраив люк, устроились в креслах; горячие камни, как печка, излучали тепло, в кабине было хорошо, уютно, и Дима, необыкновенно преобразившийся Дима, говорил о рождении космических аппаратов на кульманах КБ, об изобретениях и открытиях, которые делались по ходу работы, об оригинальных технических решениях, заложенных в ту или иную конструкцию. Он ушел, погрузился в родную стихию, сыпал терминами и понятиями, еще не известными товарищам, открывал им творческую лабораторию инженера-разработчика. И не просто инженера – кандидата технических наук, имеющего двадцать семь авторских свидетельств на изобретения. Однако по мере того, как продвигался рассказ, в него все чаще и чаще врывалось странным диссонансом некое «но», звучащее словно печаль по чему-то большому, важному, неосуществленному. Саня, сколько ни гадал, никак не мог осознать смысл этого противоречия. Дима был кристально чист. Тем не менее какой-то странный диссонанс то и дело звучал в его речи: все было прекрасно, но… перспектива до старости, но… Наконец Саня понял: Дмитрий жил в другом времени, опережал в своих разработках день сегодняшний и его творения, как всякое новое, встречали яростное сопротивление оппонентов – в сущности, обычный конфликт.
– Дмитрий! – сказал он жестко. – Не ходи кругами. Выкладывай прямо: что такое ты изобрел, что не требуется нашей необъятной стране?
– Нашей необъятной стране все требуется, Сань, – голос товарища обрел прежнюю твердость. – По собственному опыту знаю. Любая стоящая идея рано или поздно находит место в жизни. Но корни всякого открытия лежат очень глубоко. И люди, которым по долгу службы поручено оценивать новое, не всегда в состоянии понять это новое. А бывает, как у меня, – на современном уровне науки и техники идею осуществить невозможно. К тому же не хватает теоретической базы. Но сама работа над идеей могла бы продвинуть и науку, и технику вперед, как случилось в космонавтике в первые годы. И надо быть терпимым ко всякой новой идее, если она обещает человечеству благо – это у меня с институтской скамьи засело. Помню письмо Ивана Петровича Кулибина известному тогда математику, физику, астроному Леонарду Эйлеру. Кулибин предлагал устройство, которое, по его мнению, могло находиться в самостоятельном непрерывном движении. Считай, вечный двигатель. Знаете, что ответил Эйлер? Цитирую: «Уважаемый Иван Петрович! Этого сделать сейчас нельзя. Но можно ли будет осуществить ваш проект в будущем, я не знаю». Вот ответ, не налагающий запрета на раскрытие самой величайшей тайны природы – ее вечного и непрерывного движения. У меня ответ другой: такого не может быть, потому что такого быть не может, Мои предложения, видите ли, входят в противоречие со вторым началом термодинамики. Будто я школяр и не знаю второго начала. А я убежден: это не всеобщий закон, а частный случай какого-то более глубокого закона, которого мы пока не знаем. – Дима все больше распалялся, словно опять начал спор с оппонентами. – Да и не верю я в то, что значение второго начала можно переносить от замкнутых систем на всю Вселенную! Чушь! Не будет тепловой смерти!
– Конечно, не будет, – согласился Саня. – Ты, пожалуйста, спокойнее. И, если можно, по порядку.
– Извините… Значит так. Все началось с СЖО. Система жизнеобеспечения на кораблях и станциях, в чистом виде, – это целый экологический комплекс. Упрощенный, конечно. Нет радиации, тяготения, естественного круговорота, прочно сложившихся на Земле связей между живой и неживой природой. Но какой-то минимум создан. И вот любопытная деталь: упрощенные условия выдерживает только человек. Один человек – никто и ничто больше. Растения, животные, насекомые в космосе не приживаются, хотя с точки зрения развития и роста условия для них созданы идеальные. Ни одному экипажу еще не удавалось собрать с «грядки» урожай чеснока, помидоров, огурцов, перца, земляники, редиса. До плодов дело не доходило – растения на определенном этапе гибли. Никто не сумел вырастить цветы: тюльпаны, розы, гвоздики, гладиолусы, доставленные на орбиту, бутонов не дали, не зацвели. В инкубаторах из куриных и перепелиных яиц не проклюнулись желторотые птенцы. Мухи-дрозофилы через несколько поколений погибали… Почему? Никто этого не знает. Одни обвиняют во всем загадочную невесомость… Другие – отсутствие гравитации, под действием которой проходило эволюционное и индивидуальное развитие организмов… Третьи – лимит естественного освещения… Четвертые – перегрузки, неизбежные при выводе на орбиту… Пятые… Седьмые… Десятые… Есть даже гипотеза, утверждающая, будто газ и органические вещества, необходимые для зарождения живого, были занесены на безжизненную Землю четыре миллиарда лет назад кометами и якобы факт неполной приспосабливаемости земных организмов к условиям Солнечной системы хорошо подтверждает привнесенность жизни из глубин Вселенной. К тому же, по последним данным, возраст Солнечной системы и возраст наиболее ранних ископаемых клеток… почти одинаков. А такого – если химическая эволюция и упорядочение первичного хаоса проходили в земных условиях, как мы считаем, – такого быть не может… Значит?..
Читать дальше