Виктор Шурлыгин - ПРЕОДОЛЕНИЕ

А всего час назад Саня Сергеев, отчаянный небожитель, как его теперь называли в отряде, старательно пряча, маскируя тоску, стоял рядом с верными товарищами и, подняв забрало гермошлема, глядел на стартующий вертолет. Словно пытался удержать машину. Но винтокрылая стрекоза, освободившись от груза – спасатели забросили в пустыню спускаемый аппарат космического корабля и экипаж, – юрко взмыла над дюнами, увлекая за собой смерч пыли, скрылась за горизонтом.

Наступила тишина.

Полная, внезапная, как после обвала.

Окружающее пространство, лишенное посвистов ветра, шелеста листвы, птичьих трелей, казалось, застыло в огненном безмолвии.

Неожиданно безмолвие нарушилось: какое-то дрожащее, запредельное колебание, лежащее вне границ человеческого слуха, упруго и мощно пронеслось над песками. Горячий воздух всколыхнулся. Напряженными нервами Саня уловил беззвучную ударную волну, царапнуло смутное предощущение надвигающейся беды. Однако до краев переполненный грустью разлуки с людьми, с миром, не сумел распознать предупреждающий сигнал природы. Только переглянулся с Лешей и Димой и наигранно улыбнулся. Сила эмоций заглушила инстинктивную осторожность, он даже не попытался критически осмыслить ситуацию, не задумался над смыслом неясного колебания – верного знака атмосферных волнений, – ничего не сделал, чтобы предотвратить несчастье.

В ту минуту, совершая роковую ошибку, как бы накоротко замкнулся на последнем, самом тягостном ощущении: вертолет улетел, они остались одни.

Совершенно одни в самом сердце пустыни.

До ближайшего аула было километров триста-четыреста, ближайшая караванная тропа огибала зону стороной, вокруг – насколько хватает глаз – ни деревца, ни травинки, ни легкого облачка. Зола. Вакуум. Смердящая зноем, выжженная пустота без признаков жизни. Всматриваясь в недвижные волны песка с редкими, сухими кустиками верблюжьей колючки, Саня с затаенной болью чувствовал, что не воспринимает, не может вместить в себя этот унылый, однообразный ландшафт, придавленный тяжестью тысячелетий, он кажется чужим, загадочным, словно поверхность незнакомой планеты, угнетающая оголенность пространства лишь подчеркивает бесконечную оторванность от жителей Земли.

– Как на Марсе, ребята, – хрипло, откашлявшись, сказал Дима. – А мы теперь… марсиане.

– Пикничок на лоне природы, – зло сплюнул Леша. – Современная модификация ада. Глаза бы мои не смотрели.

Сане тоже захотелось с ненавистью плюнуть на горячий песок и громко, не выбирая слов, выругаться. Но Сергеев только крепче стиснул зубы. Разум подсказывал: не может он, не имеет права расслабляться, поддерживать упаднические настроения. Его группа потрепана, измотана предыдущими тренировками, спортивными и теоретическими занятиями, тестами, медицинскими пробами, ожиданием, неопределенностью, жестким режимом. И все равно нельзя хныкать, распускать нюни, как любил повторять вечный комэск Никодим Громов, нельзя паниковать. Им нужна победа. Только победа, хотя бойцы устали и не могут подняться в атаку. Саня должен сделать это первым. Молча. Но, увы, вместо первого шага он лишь выдавил жалкую, бодренькую улыбку.

– Экзюпери говорил: действие возвышает человека, инертность – форма безнадежности. Будем действовать, орлы! Жизнь прекрасна и удивительна!

Среди вечности и безмолвия пустыни его слова прозвучали бездушным, бесчеловечным эхом, и Сергеев, как бы увидев себя со стороны, ужаснулся своей образцовой, категоричной правильности, лживой браваде, тому, что обманывает старых, надежных товарищей.

Но было поздно. Дима, бросив на него хмурый взгляд, молча отвернулся, Лешу прямо перекосило.

– На подвиг зовешь, да? – зловеще тихо спросил он. – Говоришь, жизнь прекрасна?

– Замечательна! – Саня твердил не то, совсем не то, что чувствовал, но фальшивая личина точно приклеилась к лицу, и он никак не мог ее сбросить. – Сейчас разобьем лагерь, глотнем из термоса родниковой водички…

– Бред! – резко перебил Леша. – Сюсюканье. Жизнь есть трагедия. Ура! Так в минуту вдохновения изрек Бетховен.

– Хорошо, согласен, – Саня никак не мог взять себя в руки. – Но в то же время она прекрасна.

Лешу словно прорвало.

– Что ты из себя корчишь? Ты обыкновенный подопытный кролик! Абориген от космонавтики! Робинзон не Крузо! Через годик-полтора, если не сгоришь заживо в этом аду, тебе дадут самую большую ракету и отправят в космос. Ты станешь знаменит. Твоя улыбка пойдет в киосках Союзпечати по пятаку за штуку. Тобою будут гордиться.