Виктор Шурлыгин - ПРЕОДОЛЕНИЕ

– Силен, силен, бродяга, – доктор осторожно похлопал его по плечу, когда наконец все кончилось, и сильные руки помогли выбраться из бассейна и стянули скафандр. – Ну-ка, становись на взвешивание.

Пошатываясь, Саня пошел к электронным весам.

– Кило двести, – сказал Роберт Иванович. – Запомни: в самый первый раз ты отдал невесомости килограмм двести граммов собственного веса. Жестокая плата. Но дальше стабилизируется. Топай в душ.

Но Сергеев не прочувствовал до конца блаженства водных процедур. Сложная перестройка в горниле водоворота закончилась, звенья цепи сомкнулись, синусоида всеобщих явлений и связей, наложившись на траекторию его, Саниной, судьбы, уже зачем-то изменила ее направленность, и смущенный дежурный, который сначала постучал, а затем протиснулся в дверь душевых классов, был призван сообщить ему об этом.

– Товарищ майор, – сказал дежурный. – Вас к начальнику Центра.

– Что-нибудь случилось?

– Мне ничего не известно.

– Приказали срочно найти?

– Да.

– Через пять минут буду, – ощущая нарастающую тревогу, ответил Саня.

Срочный вызов к высокому начальству, да еще в начале обеденного перерыва, ничего хорошего не сулил; испытывая тягостное предчувствие, Саня быстро оделся, вышел на улицу, приготовился к худшему. Но день был просторен, светел, и Сергеев начал понемногу оттаивать. А когда подошел к штабу и увидел перед входом группу космонавтов, обступивших генерала Кузнецова, отошел совсем.

– Нет, – весело, продолжая какую-то историю, рассказывал генерал. – Мужик он был добродушный, но когда вспылит – тут уж держись. Слов не выбирал, выкладывал все, что на язык подвернется. Ну, полетел я первый раз на «Кингкобре», новехоньком американском истребителе. Только набрал высоту, вижу – дверца кабины приоткрыта. Пришлось садиться. Михайлюк подошел, ехидно спрашивает: «Что так быстро?.. Ах, дверца!.. Между прочим, на ней специальный замок есть… Ладно, давай еще!» Тут уж я перестарался – так хлопнул дверцей, что отлетела ручка. Ничего, думаю, слетаю в зону, может, Михайлюк к тому времени уйдет. Ничуть не бывало. Возвращаюсь, он стоит как столб, дожидается, когда вылезу из кабины докладывать. А я выбраться не могу. «Чего сидишь? – спрашивает. – Почему к командиру не выходишь?» Объясняю: ручку сломал. Ту самую, на которой специальный замок, для русского человека очень непрочный. Михайлюк аж позеленел: «Медведь! Тебе только на бомберах! На бомберах летать!..» На другой день при посадке у «Кингкобры»… отказал демпфер переднего колеса. Самолетик задергался точно в лихорадке, и… фонарь лопнул. Конечно, Михайлюк тут как тут. «Значит, теперь фонарь? – сопит. – А завтра что? Крыло потеряешь? Хвост оторвешь? На бомберах, на бом-бе-рах тебе летать только!..» На третий день пошел я в зону. Едва работу начал, сзади за спиной грохнуло – «сундук», блок радиостанции, с креплений сорвало. Снова пришлось возвращаться. А Михайлюк уже на старте. «Что сегодня сломал? – интересуется. – Радиостанцию? Слушай, Кузнецов!.. Ты что же, решил мне все машины по одной перегробить?! На бом-бе-рах тебе летать!.. На бом-бе-рах…» Вот это действительно невезение, – засмеялся, заканчивая, генерал. – А вы говорите…

– Чем все-таки завершилось? – поинтересовался один из ветеранов, видимо знавший эту историю наизусть.

– Да оказывается, про бомберы у него такая поговорка была. Сам когда-то на бомбардировщиках летал и очень этот вид авиации уважал… Ну а полоса невезения, как и положено, кончилась. С тех пор я верю: все самое лучшее впереди. Согласен со мной, Сергеев? – генерал неожиданно обернулся, и Саня увидел его пытливые, внимательные глаза. – Раз согласен, пойдем потолкуем. – Он, дружески кивнув старым товарищам, направился к зданию.

В кабинете, предложив Сане стул, сел за рабочий стол, открыл толстую папку с бумагами, долго молчал, перебирая какие-то листки, наконец вздохнул:

– Ну, не знаю, не знаю, с чего начать. Давай прямо, по-мужски. В отпуск хочешь?

– В отпуск?

– А что? Море, солнце, небо и волна… Есть путевки в Сочи, в санаторий ЦК. Завидую. Уже не помню, когда последний раз отдыхал летом. А тебя уговаривать надо…

– Отпуск… это… означает…

– Да ничего это не означает! Ровным счетом ничего! Никто вашу троицу обижать не собирается. Будь моя воля, вообще бы гулять не отпустил, – сердит зарокотал Кузнецов. – А что? Парашют угробили? Угробили! Отряд душевными синдромами переполошили? Переполошили! Не-ет, не отпустил бы. Но у меня почти ди-рек-ти-вы! – Он открыл папку с бумагами. – Цитирую: «Считаем целесообразным прервать подготовку и предоставить экипажу краткосрочный отпуск…» Считаем целесообразным… Считаем целесообразным… Эскулапы, видишь ли, считают, а мне план выполнять надо! А с кем я план выполнять буду, если сразу три могучих кадра выбывают? С кем? С Пушкиным? А ты говоришь… – вздохнул он, хотя Саня ничего не говорил. – Иди в канцелярию, оформляй с сегодняшнего дня. С сегодняшнего, понял? И больше двух недель не проси – не дам. – Получалось так, будто Сергеев сам напрашивался в отпуск. – А то моду взяли в разгар сезона по курортам промышлять.