Николай Веревочкин - Человек без имени

Диалог заканчивался тем, что Грозный с криком: «Ты будешь меня слушать?!» — швырял в Дусторханова настольными часами, вмонтированными в настоящий человеческий череп.

О чем Грозный хотел поговорить с шефом? О своеволии директора компьютерного цеха. О необходимости раз и навсегда отрегулировать взаимоотношения с типографией. О странной закрытости коммерческого центра, разбрасывающего рекламные деньги на приобретение ненужных вещей и не собирающегося делиться прибылью с пишущей братией. О десятках нервирующих мелочей, решение которых зависит исключительно от обладателя права подписи — Дусторханова.

На самом-то деле Гугру страстно хотелось лишь одного — вцепиться в лацканы карденовского пиджака юного шефа и проорать, выпучив глаза, в младенчески румяную рожу: «Ты собираешься делиться со мной, сопляк?!»

После таких мысленных подвигов Грозный едва не терял сознание и долго не мог отдышаться, растирая грудную клетку трясущейся рукой.

Еще недавно Дусторханов был всего-навсего литсотрудником в отделе сельского хозяйства, личностью хотя и амбициозной, но в творческом плане годной лишь для того, чтобы вывозить навоз на первую полосу. Кому лучше это знать, как не Грозному, ведь именно он курировал этот отдел. Прошло каких-то пять лет — по мирным меркам так какая-то вшивая пятилетка! — а Дусторханов уже президент газетной корпорации. Возглавляет три газеты, два журнала, информационное агентство, два акционерных общества, какую-то подозрительную ассоциацию. И при этом ни с кем не делясь властью, никому не уступая право первой подписи, как права первой ночи. Заслужив почетный титул трехчлена, а потом и многочлена. При обилии руководящих должностей, юнец не выглядел утомленным. Напротив, отличался румяноликостью и благодушием человека, не вникающего в производственные заморочки. Грозный все более и более убеждался, что в этом гипертрофированном стремлении к власти в газетной империи просматривается меркантильный интерес. Все эти газеты и газетенки, ассоциации и акционерные общества, снующие по коридорам с важным видом людишки были лишь ширмой для финансовых ширлей-мырлей.

Густо пахло деньгами. Не то возмущало, что Дусторханов ворует. И даже не то, что много ворует. Обидно было, что с ним, Грозным, при этом не делится. Это с ним-то, с коренником, впряженным в тяжелый воз неуклюжей, громоздкой «Дребездени»! Нет, его не просто недокармливают, его внаглую обворовывают, как последнюю газетную шелупонь. Выходило, что он — он! — обычная ширма, за которой общие деньги Дусторханов превращает в свой частный капитал.

Надо сказать, что «Дребездень» была газетой бюджетной, нищей, как старуха у церкви. Для того чтобы сотрудники не разбежались к конкурентам, при ней был создан коммерческий центр. Как и все в газетной империи, центр самолично возглавлял Дусторханов. А вот заместителем у него стал некто Сусликов — человек, повадками и внешностью похожий на свою фамилию. Весь его капитал ко времени прихода в «Дребездень» составляла кепка с накладными ушами и большим козырьком. Был он робок, косноязычен и заискивающе улыбчив.

По наивности Грозный полагал, что громадный штат коммерсантов, влившийся в «Дребездень», будет раскручивать рекламные деньги ко всеобщему удовольствию. Но по мере того, как Сусликов, теряя улыбчивость и робость, на глазах жирел, приобрел квартиру, дачу, машину, часто выезжал за границу и хамел, хамел, хамел, приходило прозрение: ничем, кроме разворовывания средств, выручаемых за рекламу, центр и не думает заниматься.

Очень быстро Сусликов расстался с кепкой и приобрел вид иноземного бизнесмена. Старый пижон Гугор Базилович, знающий толк в тряпках, был уязвлен и растоптан, когда увидел, в чем вернулся из Франции этот колхозный учетчик. Правда, весь этот шик сидел на нем, как на огородном пугале, но тряпки были подобраны со вкусом. Вскоре Сусликов развелся со старой женой и в его «Форде» цвета мокрого асфальта появилась смазливая молодая мордашка. Он обвенчался с ней в Иерусалиме и перестал первым здороваться с Грозным.

Именно с этого дня Гугор Базилович принял решение внедрить в коммерческий центр верного человека — Шамару Кукуеву и завел особую папку. Эту папку, следуя заветам Великого Комбинатора, он надеялся со временем обменять у Дусторханова на свою долю прибылей коммерческого центра.

Поначалу впечатлительная Шамара, выпучив глаза и порывисто дыша, едва ли не ежедневно рвала пышной грудью финишную ленточку в кабинете Грозного. «Какие новости?» — по обыкновению всех газетчиков с жадностью вопрошал Гугор, будто, не узнай он свежих новостей, — сразу же и помрет.