Рустам Ибрагимбеков - Сложение волн

— Это тоже правда, — Писатель посмотрел на часы; он очень любил Марата, но перспектива провести ночь в дебатах, как в молодые годы, заставила его встать. Марата это огорчило, да и Эльдару хотелось еще побыть с друзьями. Но уже было достаточно выпито, а правила техники безопасности четко гласили: «При возникновении желания высказать правду, которую по каким-то причинам раньше не говорил, надо прекратить принятие спиртного и по возможности уединиться». Такое желание возникало у него не раз, практически при каждой встрече: с некоторых пор их дружба стала похожей на групповой заплыв, в котором каждый участник настолько устал, что проблемы плывущего рядом его мало волнуют. Уже несколько лет он хотел сказать им об этом, но и на этот раз сумел подавить соблазн.

По дороге домой Писатель поделился соображениями, очень созвучными с ощущениями Эльдара. Как и положено литератору, он высказался чужими словами, процитировав Пушкина: «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». По Пушкину получалось, что они стараются не замечать истину о давней исчерпанности их отношений и поддерживают друг в друге иллюзию дружеской верности.

Ветер шелестел листвой старых бульварных деревьев, волны моря, ныряя под козырек бетонной набережной, приятно причмокивали. Две тени, опережая Писателя и Эльдара, смешно перебегали от фонаря к фонарю, то удлиняясь, то укорачиваясь. Старая женщина в длинном цветастом халате, присев на корточки, кормила нескольких кошек, что-то им рассказывая ласковым, певучим голосом.

На Писателя вдруг нахлынуло желание пооткровенничать. Он положил руку на плечо Эльдара и заглянул ему в глаза.

— Хочешь, я объясню тебе, почему ты так скоропалительно хочешь жениться на этой продавщице? — Он и раньше намекал, что понимает Эльдара больше других и, может быть, больше его самого.

— Ее зовут Сева.

— Да, извини, на Севе. Хочешь?

— Хочу, но предупреждаю: сейчас я воспринимаю только возвышающий обман, никаких низких истин.

Писатель рассмеялся, его освещенное неверным светом ночных фонарей бородатое, старчески округлившееся лицо в очках показалось сейчас чужим и малоприятным.

— Я все же рискну… Ты помнишь Дору Гинзбург, нашу соседку?

— Ну?..

— Сколько лет ты был в нее влюблен?

— Мы все были в нее влюблены.

— Нет, всем нам она нравилась, а ты ее любил по-настоящему.

— Ну, предположим.

— Не предположим, а так и было. Мы все видели, как ты страдаешь.

— Ну и что?

— Вот они-то, эти страдания, причина того, что ты всю жизнь мстил всем своим женщинам, включая жен.

— Что значит, мстил?! Я их любил, всех этих женщин. И они меня любили.

— Они — да. Ты — нет.

— Ты что, в постели с нами лежал?

— Дело не в постели. Попытаюсь объяснить… У тебя ведь с ней никаких отношений не было… Или что-то было? Какой-то эпизод, о котором мы не знаем?

— Не важно…

— Очень важно. Была ли ситуация, когда у тебя появилась надежда, что вы будете вместе, а потом все оборвалось по ее вине?

Конечно же Писатель молол чушь: не мстил он никому, но кое-что, похожее на то, о чем тот расспрашивал, вполне могло произойти; какой-то короткий период отношения с Дорой Гинзбург не казались безнадежными.

— По моим подсчетам, ты лет десять не мог освободиться от чувства к ней.

— Ну и что?

— А то, что в результате у тебя возникло подсознательное ощущение опасности. Ты опасался еще одной травмы. И, даже женившись, искал повод поскорее расстаться.

— Какой повод?! Перерезанные из-за пустяка вены — это повод? А Аида? Разве она из-за меня уехала из Баку?

— А сколько других замечательных женщин у тебя было? И всех их ты отвергал, недолго пообщавшись.

— Ну, и как это связано с Дорой?

— Эта Сева — ее копия. И ты, сам того не понимая, женишься не на Севе, а на Доре. Я прав?

— Нет.

— Ты не обиделся?

— Нет. Как сказал Мао Дзэдун, тот, кто много читает, умней не становится.

— Но и тот, кто не читает, не умнеет.

Обменявшись колкостями, они попрощались. Писателю предстояло по бывшей улице Зевина дойти до кинотеатра «Азербайджан», рядом с которым жила его теща.

До дома Эльдара оставалось два квартала. Эльдар шел по тротуару, освещенному магазинными витринами, и время от времени пропадал в темноте.

Психоаналитическая атака Писателя напомнила ему один забытый эпизод…

Он встретил ее на танцевальном вечере в институте иностранных языков. Старший брат одноклассника дал им один билет, и целый час они проникали в актовый зал через служебный вход. Здесь он увидел ее в окружении подруг; всех их он знал по именам, так как был осведомлен обо всем, что с ней было связано. Уже два месяца она встречалась с сыном министра финансов, чемпионом города по гимнастике. В тот вечер она вела себя странно: разговаривая с подругами, шарила глазами по залу, кого-то выискивала. Увидев Эльдара, обрадовалась, помахала ему рукой и попросила постоять рядом; когда заиграл оркестр, она пригласила его на танец и его коснулись большие, туго затянутые лифчиком груди; в медленном танце она приблизилась настолько, что эти две загорелые дынечки, красиво выглядывающие из глубокого выреза платья, упруго уперлись ему в живот, чуть ниже груди…