Георгий Гратт - Скажи мне, мама, до...

— Скажите, — после некоторого раздумья произнес он, — а я должен был получить у вас разрешение?

В его словах, точнее, в самом их тоне можно было угадать оттенок иронии, но это как поглядеть. И все же те, кто самой природой государственности поставлен, скорее, на службу закона, взглянули на дело именно так.

— Тебе же было сказано, профессор, придерживаться протокола, отвечать на вопросы, а не дурочку тут валять. Не то ты у нас в сортир по разрешению ходить будешь! — сорвался второй по старшинству, вероятно, заступаясь за первого.

— А вы мне не тычьте, молодой человек, вам не по возрасту, — заступился за самого себя Николай Иванович.

— А я тебя еще и не тыкал, дедуля! А ткну, так от тебя лужа останется!

Возможно, ничем хорошим эта перепалка и не окончилась бы, особенно если учесть обстоятельства, место и время, но старший опять дал отмашку, переводя диалог в разговорную плоскость.

— Взгляните на фотографию, — подтолкнул он Николаю Ивановичу снимок, на котором тот сразу же узнал Алика. — Вам знаком этот человек?

— Да.

— И вас не затруднит назвать нам его имя?

В самой такой просьбе ничего предосудительного не было — имя, сообразил Николай Иванович, они наверняка знали и без него.

— Это Альберт Михайлович Донгаров, — произнес он и, чтоб сразу же избежать дальнейших уточнений, пояснил: — мой старый школьный товарищ.

— А с вами, оказывается, можно сотрудничать, — дождался он в ответ улыбки старшего, но воспринял ее по-своему.

Он вовсе не собирался поддаваться на их уловки, а если и снисходил до разговора, то только лишь в силу создавшегося положения.

— Что он вам рассказывал про свою службу?

Этот вопрос как бы на гребне первого успеха задан был младшим по званию, обидчиком Николая Ивановича — лейтенантишкой, как мысленно обозвал его он сам. Тогда как старшему он молчаливо согласился присвоить звание майора. Впрочем, даже если бы оба они не были в штатском, ему все равно не суждено было убедиться в собственной правоте — Николай Иванович совершенно не разбирался в знаках различия.

— Да ничего такого особенного Алик мне не рассказывал, — с нескрываемым раздражением произнес он. — Плавал, нырял… что-то еще в этом же роде. Я не запоминал подробностей.

— Он упоминал при этом какие-нибудь названия: города, страны?

— Если и упоминал, то только в общих чертах, вскользь. Африка, например, или Куба. Кажется, звучало название Катанга.

— Катанга?

Следователи — а, очевидно, именно таков был род их занятий — недоуменно переглянулись. Только теперь Николай Иванович спохватился, что они даже не представились, хотя для него в данном случае важно было не это. Он силился понять, куда они клонят и что такое тайное хотят выведать у него, чего он рассказывать им не должен.

— А что такое Катанга? — спросил младший.

— По-моему, это название какой-то провинции в Конго.

— В которой он воевал?

— Об этом он мне не рассказывал.

— Скажите, вы человек мало пьющий? — неожиданно спросил старший, тот, кого Николай Иванович произвел в майоры. И увидев недоумение в его глазах, уточнил: — Я в том смысле, что вы нам тут ничего не выдумываете насчет этой самой Катанги?

— Нет, конечно же… То есть я почти не пью.

— Тогда зачем вы прихватили на дачу две бутылки коньяка? Угостить своего товарища?

Вопрос был задан, и ответа типа «не знаю» он не подразумевал. Можно было, конечно, ответить: «Не ваше дело» или более мягко: «Это мое личное дело», но все равно выходило достаточно грубо. А нарываться на ответную грубость Николаю Ивановичу совсем не хотелось. К тому же все равно на дачу они ехали не за ним, а за Аликом, это было ясно как божий день. И потому большой беды в его признании не было.

— Да, — с трудом выговорил он, — хотя я не понимаю, почему должен вам рассказывать об этом?

— Но мы же с вами сотрудничаем, не правда ли? — улыбнулся старший.

Это была неправда, и все же Николай Иванович смущенно промолчал.

— А кто еще из его друзей присутствовал при вашей встрече?

Но о какой такой встрече идет речь? Ведь ни о какой конкретной встрече он им не рассказывал. Если они что-то и знали о встрече, так не от него — так примерно должен был бы рассуждать Николай Иванович, но так он не рассуждал. Потому что в памяти его в этот миг совершенно отчетливо всплыли слова друга: «Ничего я ему рассказывать не собираюсь, чтобы не подставить всех остальных». И опять иголка недоверия больно кольнула его в сердце.