Елена Колина - Через не хочу

— Нина, где моя розовая кофта? — спросила Алена.

— Розовая кофта уже три дня лежит в неглаженном белье, — строго сказала Нина. — …Кстати, на этой неделе твоя очередь гладить.

…Для того чтобы жить в чужой семье, Нине нужно было быть хорошей и незаметной, жить в тени девочек, не выдвигаясь на первый план. Быть хорошей получалось у Нины совершенно естественно, но незаметной?! Трудно представить более непримиримое противоречие, чем Нинина природная сущность и обстоятельства жизни, — как может быть незаметной девочка, имеющая прозвище Родина-мать? Природу не спрячешь, Нина была Родина-мать, и Родина-мать перла из нее на каждом шагу.

Добытое Аленой ценой ожога знание о том, что Нина им двоюродная сестра, привело к всеобщей ажитации «мы три сестры!», но для того чтобы мирно жить, рядом спать, вместе есть, делать уроки, в общем, плавать в одних водах, ежесекундно касаясь друг друга бортами, захотеть быть сестрами недостаточно. Необходимо было разделить роли. Где Нинино место в этом симбиозе? Между Аленой и Аришей? Невозможно. Алена с Аришей — близнецы, при всей своей противоположности как будто один человек, между ними Нине места нет. Рядом с ними? Но Нина не старшая сестра, по определению главная, и не младшая, опекаемая. Ариша, нежно-голубое облачко, безусловно, самая любимая; Алена, от которой искры летят, бесспорно, главная. Второй главнокомандующий этой армии без надобности, кем же может быть Нина Родина-мать?

Ответ нашелся сам собой, Нине удалось соотнести ее природную сущность с предлагаемыми обстоятельствами. Нина стала главнокомандующим по быту.

А ведь что такое быть главной по быту? Для Нины это означало не лезть на первый план, но просто там быть, организовывать все наилучшим образом, брать на себя ответственность — руководить вроде бы по мелочам, но каждую минуту. Нина покрикивала, ворчала, требовала — не забудь, положи на место, убери, сними, надень, быстро!.. Нине тем более была свойственна какая-то неординарная любовь к порядку — она помнила расположение посуды в кухонном шкафу, книг на полке, свитеров в шкафу, как будто сфотографировала глазами, и все всегда должно было лежать, стоять, висеть на своем месте по цветам, размеру и в строгой симметрии. Она раскладывала Аленины и Аришины тетради в аккуратные стопочки, учебники строго параллельно тетрадям, чуть ли не проверяла их портфели. Особенно ревностно она относилась к порядку в шкафу — ею был заведен порядок отчасти даже патологический: у каждой трусики к трусикам, колготки к колготкам, лифчик к лифчику… Ариша, в портфеле которой только что змеи не ползали, и Алена, норовившая выхватить колготки из Аришиной стопки, ее побаивались. Таким образом, девочки стали как бы ее балованными детьми: Алена — горячей балованной дочкой, Ариша — нежненькой балованной дочкой. Ариша с удовольствием забралась к Нине на ручки, стала еще более беспомощной, Алена — еще более небрежной, и получилась чудная равновесная конструкция: «Алена — великолепная, Ариша — любимая, Нина — разумная», и в этой конструкции никто не главный, у каждой своя роль, и без каждой не обойтись.

И Ольга Алексеевна привыкла полагаться на Нину во всем, что касалось быта, не замечая, что Нина и девочки в одной семье живут немного по-разному, даже в мелочах — особенно в мелочах.

Нина старалась жить не широко. Нет, никто ее не ущемлял, не попрекал куском хлеба, не заставлял донашивать старые вещи — ничего такого, что случается с сиротой в сказках, не было и в помине. Нина сама старалась жить не широко.

Девочки, нужно отдать им справедливость, этого не замечали. Если сразу после Нининого приезда они усиленно кормили тощенькую застенчивую замарашку, обучая ее: «Это черная икра, она лучше, чем красная… Ешь давай, пока не съешь, не отстану», то теперь им и в голову не могло прийти, что Нина по-прежнему стесняется в еде.

Питание в семье Смирновых было устроено просто и даже простодушно. В холодильнике всегда стояла «наваренная кастрюля» — так называли в семье обед, одно блюдо, одновременно и первое, и второе. Ольга Алексеевна строго соблюдала очередность блюд: густой борщ или тушеное мясо — с картошкой, с капустой, с рисом, с гречневой кашей, стараясь, чтобы семья питалась полноценно, разнообразно: капуста, рис и гречневая каша по заданному графику. Наваренную кастрюлю никто не ел.

«Днем я в Техноложке, вечером в Университете марксизма-ленинизма», — удовлетворенно разглядывая «наваренную кастрюлю», приговаривала Ольга Алексеевна, имея в виду, что готовит небрежно и без любви, но — вот же она, наваренная кастрюля, символ семьи. «Олюшонок, символ нашей семьи — тушеное мясо без соли», — иногда говорил Андрей Петрович. Сам он «символ» старался не есть, отговариваясь тем, что обедает в Смольном, но действительно, что-то интимное было для него в самом виде наваренной кастрюли — наверное, тот факт, что Олюшонок для него готовит.