Она давно уже не произносила мысленно «ненавижу», «отомщу», давно уже по-взрослому думала, что она не знает, не может судить — а вдруг они не виноваты в злосчастной маминой судьбе?.. Сказочная картинка «злая сестра-ведьма выгоняет младшую сестру с ребенком на руках в темный лес» стерлась в ежедневном домашнем обиходе. Ольга Алексеевна была к ней деловито внимательна, как к новобранцу, которого требуется обучить нужным навыкам, была к ней подчеркнуто справедлива, относилась к ней хорошо, как могла, и Нина отвечала ей как могла, не полюбила, но очень старалась полюбить — нужно же человеку кого-нибудь любить. А отношения ее с Андреем Петровичем можно определить чрезвычайно просто: он был к ней доброжелателен, она его стеснялась. Если он проявлял к ней доброту, она стеснялась совсем уж мучительно, вот и все отношения. Дети всегда стесняются чужих равнодушных дядей больше, чем чужих равнодушных тетей. О его отцовской любви Нина даже не мечтала, по сравнению с его любовью к девочкам любое чувство было бы бледной тенью, но она была готова учиться, работать, землю грызть, стать хоть номенклатурой, хоть кем, — кем он захочет, чтобы однажды услышать «ты у нас».
— Мы решили уделить тебе внимание, пока девочки в гостях у Виталика, — начала Ольга Алексеевна и, заметив, что Андрей Петрович недовольно заерзал, успокаивающе добавила: — У девочек много друзей, это хорошо, что у девочек много друзей…
— Ах, друзей?.. Таких друзей только за хер и в музей… — проворчал Смирнов. — Нина молодец, с ними не дружит.
Нина покраснела — он хвалит ее незаслуженно. Это они с ней не дружат, а она больше всего на свете хочет дружить с ними.
— Нина, секретарь комитета комсомола, вот сидит, понимаешь, с нами… А Алена с Аришей шлындрают… А-ах, девчонки…
«А-ах, девчонки» относилось к вчерашнему родительскому собранию. После вчерашнего родительского собрания Ольга Алексеевна добросовестно пересказала мужу, как «Нину хвалили, а девочек ругали».
В Нининых «достижениях» был один тонкий момент. С общепринятых позиций Нина была определенно лучше девочек — девочки неважно учились, бросили спорт, не занимались общественной работой, о чем классный руководитель Фира Зельмановна сообщала Ольге Алексеевне регулярно и не без тайной мысли: пусть эта, как называл ее Илья, «партийная сучка» оценит Нину, похвалит, приласкает. Самой Нине казалось, что с ее стороны нетактично быть лучше девочек, и она при каждом удобном случае неуклюже пыталась донести до Ольги Алексеевны, что Алена необыкновенно способная, решает сложные задачи по алгебре и физике, Ариша, прелестная ленивица, щебечет на английском, как птичка, а она сама — рабочая лошадка с трудно зарабатываемыми пятерками.
— Ну, Андрюшонок, скажи ты… — сказала Ольга Алексеевна, но Андрей Петрович молчал, сопел — присутствовал.
— Мы решили сказать тебе о твоей… о тебе… о твоей… — наконец с трудом выдавил из себя Андрей Петрович.
«О моей маме», — мысленно договорила Нина.
Андрей Петрович с досадой взглянул на жену.
— Давай ты, а то, понимаешь, как в кино… Я пойду, а вы тут поговорите по душам…
— …А мы поговорим по душам, — задумчиво повторила Ольга Алексеевна, словно не вполне понимая смысл этих слов.
Много лет Нина обдумывала, как попросить Ольгу Алексеевну поговорить про маму, мысленно умоляла: «Пожалуйста, хоть один разочек!» — но ни разу не попросила — она обещала Ольге Алексеевне забыть свою прошлую жизнь. Ольга Алексеевна по-своему была права — не рубила хвост по кусочкам, отрубила один раз. С тех пор Нина так и жила с отрубленным хвостом, жила, словно до того, как Смирновы ее удочерили, она не существовала, словно у нее вообще не было мамы. Боль от этой жесткой договоренности ощущалась не каждый день, но иногда ей хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы Ольга Алексеевна поняла — так нельзя! Потрясти ее за плечи, закричать: «Меня тоже любили, у меня тоже была мама!» …У Нины была одна мамина фотография, черно-белая фотография на паспорт, остальные фотографии забрала Ольга Алексеевна, когда увозила Нину из дома, — и где они?.. Просто выбросила или сожгла, развеяла по ветру?.. Попросить увеличить мамину фотографию было нельзя, поставить ее на стол в рамочке нельзя, признаться, что у нее есть мамина фотография, просто упомянуть маму — было нельзя.
…Но вот оно и пришло, это время!.. Сейчас они будут говорить о маме! Ольга Алексеевна скажет, что они с ее мамой родные сестры, что Андрей Петрович ее отец. Сейчас все изменится, она официально станет всем родной — дочкой, племянницей, а не сироткой, взятой в дом из милости. И может быть, Ольга Алексеевна посмотрит на нее ласково, а он ее обнимет, как девочек… Сейчас все изменится!.. Ей только нужно будет притвориться, не показать, что она давно об этом знает…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу