В разгар спора, кто пойдет в «Европейскую», Алена сказала:
— Мы напишем письмо. Пусть по Би-би-си расскажут, что его посадили за то, что он верит в Бога. Его освободят и отправят на Запад. И ты — черт с тобой, иди в «Европейскую». Передашь письмо этой англичанке. Скажешь ей, чтобы отправила письмо в Англии… Ну как?.. Я молодец?
— Лучше ты иди, — сказала Ариша.
…Люди проходили по улице Бродского, бывшей Михайловской, мимо «Европейской», обтекая вход взглядом, как будто гостиница была невидимой или находилась в параллельном мире. В определенной степени так и было — это был параллельный мир. Как и другие интуристовские гостиницы, «Европейская» была островком иностранной жизни в Ленинграде, и хотя вход в иностранную жизнь охраняло не трехголовое чудище, а всего лишь швейцар в ливрее, простому гражданину войти в гостиницу было невозможно, как на секретный объект. Если, конечно, гражданин не являлся валютной проституткой, фарцовщиком и прочей городской нечистью. Был, впрочем, еще служебный вход с площади Искусств, через него пропускали персонал и переводчиков. Но не такова была Алена, чтобы в красивую жизнь с заднего входа…
Алена бросилась в парадный вход «Европейской», как тигр через горящий обруч.
— Эй, ты чего? — Швейцар схватил ее за рукав. — …Ты в списке? Сейчас позвоню, проверю… Паспорт покажи и дуй через служебный вход.
Дрожали губы, коленки, дрожало что-то внутри. А если он потребует открыть сумку? Пытаясь поддержать в себе кураж, Алена мысленно произнесла, как будто прокричала на площади перед толпой народа: «Тоталитарный режим подавляет личность! В СССР нарушаются гражданские права! Академик Сахаров объявил голодовку! Я требую, чтобы наши войска вывели из Афганистана!»
Алена улыбнулась швейцару фирменной улыбкой Мэрилин Монро, словно пульнула в него всей своей золотистой прелестью, и швейцар махнул рукой:
— Ну, проходи уж…
— Почему на «ты»? — высокомерно сказала Алена и еще раз повторила как заклинание: «Борьба за права человека, свобода личности, свобода…»
Увидев девочку из Манчестера, рыжеватую, блеклую, но совершенно не накрашенную, в старых джинсах и куцем свитерке, Алена слегка смутилась — не выглядит ли она в своих кружевных колготках глупым советским павлином в стиле диско.
— Hello! Do you want to speak Russian? [2] Привет! Хочешь поговорить на русском? (Англ.).
Сегодня нас повезут на «Аврору», меня там в пионеры принимали. Потом Петропавловка, там пушка. Потом Эрмитаж, там Рембрандт… Ты чего, боишься меня? Не бойся, я тебя не укушу… Ну, хочешь, давай по-английски. In the evening will have some martini. Do you like martini? I like it. [3] Вечером выпьем немного мартини. Ты любишь мартини? Я люблю. (Англ.).
…Вечером Алена сидела в баре одна. Она была зла, как только бывает зол ребенок, вместо ожидаемой конфеты получивший фантиком по носу. Девочка из Манчестера оказалась на удивление скучной и серой, даром что иностранка, в Эрмитаже ни одного художника не узнала. Алена про себя называла ее «английская коза». Боится собственной тени, отказалась пойти в бар…
Неделя, которую Алена должна была провести с англичанкой — Пушкин, Павловск, Петергоф, Русский музей, — теперь воспринималась ею не как приключение, а как трудовая повинность. Нужно использовать это время хоть с каким-то толком — насладиться иностранной жизнью. В баре «Мезонин» на втором этаже пышный интерьер русского модерна, негромкая спокойная музыка, запах ванили и хорошего кофе, и сигаретный дым здесь другой, иностранный.
Алена сидела посреди всего этого иностранного, как иностранка, взрослая, красивая, с длинной коричневой сигаретой… как иностранка, у которой нет ни копейки, то есть ни цента. Это же был валютный бар, а откуда у нее валюта? У нее была пачка «More», подарок Виталика Ростова, и она просто сидела и курила одну сигарету за другой, и ее уже начало тошнить, как вдруг… «Европейская» была сказка, и совершенно как в сказке — как вдруг…
— Хотите что-нибудь выпить?.. Кофе, бокал вина?
Алена напряглась — это КГБ. Молодой мужчина, не парень, а именно молодой мужчина, был красив, не по-советски одет, и — у него есть валюта!.. Конечно, он из КГБ. Следующий вопрос будет: «А ну-ка покажите, что у вас в сумочке!»
Письма в защиту Мишеньки уже лежали на дне потертой нейлоновой сумки с надписью «Манчестер». За день, проведенный по программе «Аврора»-Петропавловка-Эрмитаж, Алена полностью подчинила себе английскую козу, та и не пикнула, когда она положила письма на дно ее сумки и строго сказала: «Ты. Никому не показываешь. Дома отправляешь. Если кто-нибудь в Ленинграде их увидит, меня посадят в тюрьму». И уточнила — честно говоря, девочка казалась ей туповатой: «Если хоть один человек в Ленинграде увидит эти письма, меня убьют, поняла?» Девочка преданно кивнула и, как кегля, бухнулась на кровать. Алена еще из номера не вышла, а английская коза уже спала.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу