Ник Хоакин - Избранное

— Смейтесь, смейтесь, — сердито пробормотал Пепе, набив полный рот. — Вам не пришлось пережить того, что я пережил сегодняшней ночью. Я не спал ни минуты.

— Я тоже, — откликнулась Рита, очищая апельсин, — после того как ты, скотина этакая, вытащил меня из постели. А к тому же Элен Сильва, еще одна скотина, всю ночь готовилась в постели к олимпийским играм или чему-нибудь другому в этом же роде. А я была при ней хронометристом. Интересно, как ты ведешь себя в постели, Пепе? Пожалуй, мне полезно это узнать, прежде чем я начну спать с тобой. Да, чуть не забыла — звонила Мэри. Она сегодня устраивает сборище во второй половине дня и приглашала нас всех.

— Мне она тоже звонила, — сказал падре Тони.

— Ты ведь сегодня свободен после обеда, Пепе?

— В честь чего она это затевает?

— Китайский Новый год, а кроме того, Пако нашел работу.

— Мэри становится истеричкой.

— Но, Пепе, что же истеричного в желании пригласить гостей?

— Она занимается пустяками или делает вид, что занимается ими, в то время как надо спасать семью.

— А ты занимаешься пустяками, в то время как надо спасать меня. Ты когда-нибудь справишься с этим салатом? И вообще, по-моему, ты не прав. Если Мэри приглашает гостей, значит, опять все в порядке. Да, я тоже почувствовала, что вчера она была, пожалуй, слишком весела, но это понятно: Пако нашел работу и теперь у Мэри камень с души свалился. Ну и, конечно, она слегка играла, чтобы это видела сеньора де Видаль — она ведь была тут же, в зале. Кофе, Тони?

— Да, пожалуйста, только не надо пирожных. Я стараюсь обходиться без них во время поста. Вы знаете, я бы не возражал встретиться с этой сеньорой де Видаль. Вот с чего мне, наверное, следовало бы начать. А ты что думаешь, Пепе?

— Ты и ее хочешь спасти?

— Думаешь, не справлюсь?

— Чего это вдруг у тебя появилось такое апостолическое рвение?

— Я же говорил — мне стыдно, мне очень стыдно за себя. Я испугался и сбежал от этой девушки.

— Что было очень благоразумно с твоей стороны, — сказала Рита, но падре Тони отрицательно покачал головой.

— Нет, я потерпел поражение. То было мое первое испытание, и я его не выдержал. Теперь я должен разыскать ее и попытаться помочь ей. Думаю, мне надо съездить к Кикай Валеро. Кикай всегда знает, кто где в Гонконге. Ты меня не подвезешь, Пепе?

— Я оставил машину возле салона. Рита захотела пройтись.

— Мы можем все вместе прогуляться пешком до салона, — сказала Рита. — На улице сейчас прекрасно — тепло и солнечно, как весной. Кстати, твой брат ведет себя теперь как влюбленный: принес мне цветы, пригласил на обед и даже похлопал по заду, когда мы поднимались по лестнице.

— Замолчи, Рита, и дай мне кофе.

— Это не тебе. Эту чашку я отнесу старику. Со вчерашнего дня ты что-то стал очень дерзким, тебе не кажется?

Когда Рита ушла, Пепе сказал брату:

— Конечно, мне не следовало посылать к тебе эту девушку, Тони.

— Почему? Потому что я глуп как осел?

— Я вовсе не это хотел сказать. Наверное, мне просто хотелось избавиться от нее, и я все взвалил на тебя.

— Это моя работа…

— Но мне не нужно было впутывать тебя…

— …а я с ней не справился.

— На твоем месте я бы не очень переживал.

— Мне страшно представить себе, как бедняжка мечется сейчас по Гонконгу, взывает о помощи…

— Ну да, бедняжка — в мехах, жемчугах и на «ягуаре»!

— Я думаю, что страдания всегда остаются страданиями, и не важно, ездит человек на «ягуаре» или ходит пешком.

— Послушай, ты, наивный младенец, я готов держать пари, что она сейчас вовсю отплясывает где-нибудь в ресторане и весела, как сто чертей.

— Нынче все веселы, как сто чертей, — подхватила Рита, входя в комнату. — Даже ваш отец. Мой бог, у него сегодня отличное настроение! Как он себя чувствовал ночью, Пепе?

— Я слышал, как он один раз поднялся, но тут же снова лег. И никаких крабов и пыли. Он хотел выйти к завтраку, но я уговорил его остаться в постели.

— Как бы я хотела быть на его месте! Все утро я зевала и потягивалась и еще нескромно грезила о тебе, Пепе, любовь моя. Подай мне плащ. Всякий раз, когда я не высплюсь, мне приходят в голову неприличные мысли. Тони, пожалуйста, отвернись на секунду.

Они шли пешком к салону Риты сквозь угасавший солнечный свет и первые вспышки фейерверка. Все вокруг замерло: смолк шорох листьев на деревьях, неподвижно застыли облака. Там, где кончались сужавшиеся улицы, виднелось море, несколько парусов и скала — словно тщательно нарисованные на фоне неба цветной тушью, совсем как на китайских картинках.