Ба Цзинь - Избранное

9 февраля

Перевод Т. Никитиной

Недавно один приятель, работающий в вечерней газете, прислал мне текст выступления Дэн Пуфана на общем собрании работников китайского фонда помощи инвалидам. Это выступление было опубликовано в журнале «Саньюэ фэн» («Мартовский ветер»), я же прочитал его перепечатку в газете «Жэньминь жибао». Приятель отметил двумя кружочками заголовок второго раздела, в письме он писал: «Вы, наверное, не способны видеть в гуманизме зло». Отмеченный им заголовок гласил: «Наша работа — гуманное дело». Выступление было небольшим, особенно меня впечатлил его второй раздел: отлично сказано!

По части гуманизма у меня есть личный опыт. В мае 1979 года, когда я вернулся из поездки в Париж, на маленьком банкете, устроенном приятелями из пекинского Союза писателей, я сказал в разговоре: «Проявить хоть каплю человечности уже есть благо, хотя бы не издеваться над пленными! Во время „великой культурной революции“ некоторые беспричинно убивали людей лишь во имя лозунга „покончить с негодяями“. Теперь-то известно, что погубили много достойных людей, да уже поздно». Неожиданно для меня один из присутствовавших товарищей тут же заметил: «Буржуазии тоже неведом гуманизм, они издеваются над неграми. Разве такой-то американский фильм не об этом?» Может быть, сказано было другими словами, но смысл был именно таков. Я не видел этого фильма, поэтому забыл его название, помню только, что в то время он как раз шел на экранах.

Когда этот товарищ с непроницаемым лицом высказал свое замечание, мне не захотелось ставить его в неловкое положение, и я больше не заговаривал о гуманизме. Но его слова нисколько не изменили моего понимания вещей. Я уже привык к подобным «светским беседам». Я знаю, что в период «культрева» все делалось «наперекор» буржуазии. В свое время буржуазия противопоставила гуманизм господству церкви и феодалов, права человека — божественному праву и праву сюзерена, так что же, чтобы поступить наперекор ей, мы должны противопоставить гуманизму зверство? Нет! Конечно нет! За десять лет «культрева» я достаточно насмотрелся на зверства, я не могу не думать постоянно над тем, каким образом цзаофани превратились в «диких зверей, пожирающих людей». Я на себе испытал это зло, и у меня есть право требовать пересмотра дела, есть право на расследование, потому что остаточные симптомы «культрева» еще и по сей день разъедают мою жизнь. Я хочу выяснить, как происходит превращение человека в дикого зверя, я больше всего боюсь увидеть повторение этого циркового гала-представления, иными словами, я не хочу снова попасть в «коровник». Я непременно должен выяснить этот вопрос, и пусть я не высказываюсь вслух, но про себя не могу не думать об этом постоянно, а иногда просыпаюсь среди ночи, и перед глазами возникают страшные сцены, как люди пожирают людей; это неизбежно вызывает горькие размышления.

В конце концов реплика того товарища навела меня на мысль: видимо, все зависит от отношения к гуманизму. Но почему некоторые так боятся гуманизма?..

Мне вспомнился такой случай. В 1966 году я был объектом проверки и работал в столовой шанхайского отделения Союза писателей. Явившийся туда ученик начальных классов средней ступени принялся хлестать меня плеткой, требуя, чтобы я отвел его к себе домой. Я знал, что если выполню его требование, то навлеку беду на всю семью. Он хлестал меня, а я не мог сопротивляться (оказывать сопротивление не разрешалось!), мне оставалось лишь спасаться. Он не знал, что такое я совершил, он только слышал от других, что я «негодяй», и не видел во мне человека. Он за мной, я — от него, он туда — я сюда, туда — сюда, туда — сюда, ситуация была действительно безвыходной. Я находился на грани отчаяния и жаждал лишь одного — чтобы этот ребенок проявил ко мне капельку человечности. К счастью, в самый критический момент появились цзаофани из отделения Союза писателей. Они поволокли меня в главный зал, где среди присутствовавших было немало школьников, приехавших из других районов для налаживания связей; и все они ждали момента, когда «нечисть» будет «отчитываться в преступлениях». А тому школьнику с плеткой пришлось отправиться на поиски другого «негодяя». Я помню, как он со злостью сказал цзаофаням: «С такими негодяями нельзя обращаться по-человечески!»

Я много раз попадал в подобные ситуации, много раз слышал подобные слова. Поэтому из десяти лет бедствий я вынес следующее впечатление: только тот, у кого в руках плетка, имеет право на человеческое отношение к себе, а с теми, кого хлещут плеткой, «нельзя обращаться по-человечески». Я часто задаюсь вопросом: так, значит, с нами, которых хлещут плеткой, можно обращаться только по-зверски? Мне так хочется знать, откуда взялось это зверство.