Анатолий Гладилин - Дым в глаза

Когда он сломался? Когда он стал доволен самим собой? Когда он стал отставать? Когда он зажирел? Что привело его к этому?

Вот что интересно. Вот о чем нам надо думать.

К Октябрьским праздникам на торжественном вечере в управлении объявили благодарность, давали грамоты. Ему, конечно, ничего. Развалил работу. Я еще спас его от выговора напоследок.

Но ты бы посмотрела на него в тот момент! Морщины у него дрогнули и поползли вверх. И брови совсем закрыли глаза.

Ты думаешь, хорошо уходить так на пенсию, проработав всю жизнь?

Последние годы все подпортили. Он начал думать больше о собственном престиже, чем о работе.

Но ты бы видела, как он целую неделю передавал дела новому заместителю! Они сидели до позднего вечера. Старик дрожал над каждой мелочью. Она, может, никогда и не понадобится, но он ничего не хотел уносить с собой: все рассказать, всему научить. Новый начальник, пришедший вместо Серова, наблюдая это, рассказывал, что его самого чуть слеза не прошибла. И он предложил старику подождать с пенсией.

— Где уж мне, молодые люди, я человек конченый.

Так и сказал: «конченый». А ведь он мог, черт возьми, работать! И здорово работать. И погубил его Серов. Вместо того чтобы дипломатично, вежливо убедить старика, кое в чем перевоспитать его, Серов объявил ему войну.

Старик ушел на пенсию. Будет возиться с внуком (он его зовет Коленька), играть в шахматы на бульваре, решать кроссворды, замечать ошибки в газетах и наводить порядок на кухне. Вот, собственно, окончена жизнь. Очень коротка эта человеческая жизнь. Мы должны дорожить каждым днем, никогда не успокаиваться, никогда не быть довольным собой: ведь задачи наши огромны. А кто останавливается, того жизнь выбрасывает. И мы не должны во всех этих мелочах быта, в сутолоке будней, в дыму юношеского честолюбия терять главную цель нашей жизни.

Меня всегда преследовал образ человека (сейчас он стал похож на старика барбоса), который к концу своих дней понимает: он не выполнил того, что мог и обязан был сделать.

Мы не можем позволить себе такой роскоши».

«Человечество существовало мирно и счастливо до тех пор, пока какой-то дурак не задумался над смыслом жизни. И сразу рай кончился. Пошла древняя, средневековая, новая и новейшая история с бесконечными войнами, раздорами, спорами…

И если бы тогда нашелся хоть один неандерталец, который бы сразу разнес каменным топором голову этого дурака и объявил: «Поступайте так с каждым, кто задумается над смыслом жизни», — уже давно бы на землю пришло всеобщее процветание».

«Вот еще одно из проявлений нечуткости, хамского отношения к человеку. Когда я играл, был нужен, со мной носились. Хотя, наверное, тот секретарь ЦК комсомола вспоминает: «Я еще тогда раскусил Серова». А теперь эти бюрократы предлагают мне учиться. Это после моей работы, когда я был начальником — и вдруг студент! Я им закатил дикий скандал, швырнул в кого-то чернильницей».

«День ползет, как ленивая, пообедавшая черепаха. Но и вечером, в ресторанах, я все время смотрю на часы. Какие стали длинные вечера!»

«Вчера я слышал, как один школьник, толкнув товарища, показал на меня:

— Смотри, Игорь Серов!

Меня еще помнят!..»

«А Соколова мне не звонит, а Соколова мне не пишет, для Соколовой я не существую. Ты ей не нужен».

«Ночевал я в милиции. Штраф прислали на дом. В следующий раз пообещали 15 суток».

«Я помню растерянные глаза Маркелова, когда штанга звякнула от удара Кочиша. Помню, как сжались ребята. Нам бы не выдержать атак. И Кашин вдруг страшно поругался с Масловым. И все чувствовали, что гол нависает. И это сковало команду. И тогда я подумал: «А если…»

Промелькнуло недоуменное лицо венгерского защитника… Погоня за спиной… растерянное лицо вратаря. И визг, рев, плач стадиона. Будапешт пятьдесят шестого года. Разве можно его забыть? Ты помнишь, как тебя расцеловал Маркелов, а потом и Владимир Петрович? В тот вечер на твое имя пришло триста телеграмм. И, кстати, одна из них за подписью всех бюрократов, что сейчас над тобой издеваются».

«Кончаются деньги. Никуда не хожу. Когда сдам все бутылки, хватит ещеа два вечера. А дальше? Остается идти кондуктором. Принципиально. Чтобы все видели, до чего довели Игоря Серова».

«Не найти ли старика Шагреньева? Хочется прогуляться по его физиономии».