Тьерри Коэн - Она так долго снилась мне...

Она явно растерялась и призадумалась.

— Ну, я вообще-то не это хотела сказать, — промямлила она. Она мне показалась вдруг хрупкой и беззащитной. — Мне так жаль, но…

— Что — но?

— Но… я такая неуклюжая… Мне всегда так трудно…

Она подыскивала слова, такая трогательная, растерянная.

— Ладно, — неожиданно для себя перебил я. — Не оправдывайся. Давай все сначала, а?

Она ответила чудесной улыбкой.

— Пойдем выпьем по стаканчику и поговорим о литературе, чтобы познакомиться получше, — сказал я.

— Да, давай, — сказала она, явно благодарная, что я подсказал ей удачный выход.

На некоторое время оба замолчали.

Мы были еще под впечатлением этого странного разговора. В моей голове носились мысли и вопросы, я никак не мог вернуться к реальности.

— А ты давно работаешь в магазине? — в конце концов спросила она.

— Примерно полгода.

— А до этого что делал?

«Был писателем», — хотелось мне ответить.

— Был корректором в женском журнале. А ты? — спросил я, чтобы отвести разговор от моей персоны.

— Я медсестра. Работала в больнице. А теперь работаю частной сиделкой. Занимаюсь дочерью одного бизнесмена. Замечательная молодая женщина, она больна неизлечимой болезнью. Я сижу с ней последние месяцы ее жизни.

Я украдкой наблюдал за ее лицом. На нем появилось выражение грусти, покорности судьбе. Я чувствовал, что уже не просто влюблен: она заинтересовала меня, я уже восхищался ею.

Я заметил какой-то бар и показал ей. Она кивнула, соглашаясь. Официант предложил нам столик в укромном уголке, решив, видимо, что мы — влюбленная парочка и нам надо остаться наедине. Мы заказали по бокалу красного вина и легкую закуску. Она положила локти на стол и подперла ладонями подбородок. Мы некоторое время смотрели друг на друга, стесняясь такой внезапной близости.

— Прости мою выходку, — сказала она тихо. — Я иногда начинаю упрямиться там, где это не нужно, а когда надо, не могу… Такая уж я неудачница. Но мне всегда страшно, что меня не так поймут…

— Давай больше не будем об этом, — оборвал ее я.

— Ладно. Ну а теперь расскажи мне, чем ты занимаешься в этом магазине. Обожаю это место. Оно… волшебное. А сам мсье Гилель похож на ученого домового, заблудившегося и попавшего вместо дома в магазин.

Я рассказал ей, как впервые попал в книжный, как меня встретил мсье Гилель, рассказал, как он говорит о книгах, по какому принципу их классифицирует, рассказал о его чудачествах и о том немногом, что знал о его прошлом. Она слушала внимательно, смеялась, задавала вопросы.

Волшебство постепенно возвращалось в наши отношения.

Мне было хорошо с ней в этом маленьком кафе. Я любовался ее красотой, ее прелестной, неяркой мимикой, учил наизусть черты ее лица, ее манеру подносить к губам бокал. Я говорил без умолку. Мне уже казалось, что мы страшно давно знакомы, что она всю жизнь была со мной. Но в душе еще не смолкли отзвуки нашей недавней размолвки.

Потом я стал расспрашивать Лиор о ее работе. Она рассказывала увлеченно и самозабвенно. Описывала, как они разговаривают с той девушкой, как она читает ей вслух.

— Мы с ней так невероятно похожи, — призналась она. — Словно сестры, которых жизнь разлучила, а потом они нашли друг друга. У нас одинаковые вкусы, мы одинаково чувствуем. Нам нравятся одни и те же книги. Вот и роман Рафаэля Скали нам тоже обеим понравился. Мы даже вместе плакали.

Мне тут же захотелось сменить тему.

— А ты живешь одна?

— Нет, мы снимаем квартиру на двоих с подругой. Она немного с приветом, но замечательная девчонка.

Она рассказала мне, как приехала в Париж, как подружилась с Эльзой, как начала работать в больнице, а потом перешла в отделение паллиативной помощи.

Я воспользовался этим моментом, чтобы как следует рассмотреть ее и вновь закрепить в памяти уже замеченные прежде детали: изящный изгиб губ, когда она произносит некоторые слоги, ее улыбку, власть которой она явно недооценивает, кончик носа, движущийся в такт речи, манеру щурить глаза, когда говорит о чем-то важном и существенном. Я представил бархатистость ее кожи под прикосновениями моих пальцев, вкус ее губ. Каждая ее черточка, каждая особенность врезалась в мою душу, заставляла сжиматься сердце, и я слышал, как внутренний голос нашептывает мне истины, пропитанные чувством. Мысли мои были так неистовы, что я боялся произнести их вслух.

Слышала ли она мои мысли? Читала ли их на моем лице? Пару раз, казалось, она была смущена моим пристальным взглядом, старается как-то уклониться, отвлечь мое внимание на что-нибудь другое. Я тогда отводил глаза, и она продолжала свой рассказ.