Тьерри Коэн - Она так долго снилась мне...

— Нет-нет! Ты не имеешь права дальше скрывать от нее, кто ты такой. Чем больше ты медлишь, тем сильнее обидится она на тебя, когда все узнает. Раз уж ты сразу этого не сделал, объясни ей все как можно скорее. Если будешь и дальше скрывать такие важные вещи, увязнешь во лжи и обмане.

Он был прав, я это понимал. Однако у меня было предчувствие, что еще рано открывать ей правду, необходимо было убедиться, что она интересуется мной, а не тем писателем.

— А вы ведь не любите ложь, да?

— Ненавижу! — рявкнул он.

— А как прошла консультация у врача?

Он нахмурился.

— Это другое дело, ситуация вынудила меня соврать.

— Вот и я о том же. Как только ситуация сложится благоприятно, я тотчас же признаюсь, кто я на самом деле.

— Но это ведь совсем маленькая ложь. Просто чтобы эта встреча все же состоялась.

— Это правда, и я вам очень благодарен.

— Ладно, хватит дискуссий, — отрезал старик. — Иди домой, переоденься. Надень костюм, причешись, надушись и возвращайся.

Я искренне расхохотался, и меня окончательно отпустило.

— Что? Что я такого сказал? — возмутился мсье Гилель.

— Я не стану переодеваться! Мы лишь зайдем посидеть в кафе.

— И ты собираешься идти в таком виде? — поразился он.

— Да. Она видела, что я так одет, и зайдет за мной после работы. И ей покажется странным и смешным, что я уже в костюме.

— Женщинам никогда не кажутся смешными усилия, которые мы делаем для того, чтобы им понравиться! — парировал он.

— И к тому же я никогда не ношу костюмов.

— О господи, до чего же я отстал от жизни! — признал он. — Делай как тебе заблагорассудится. Но иди хотя бы причешись, лохмы торчат во все стороны!

Я подчинился из уважения к нему — и потому, что был счастлив. И потому, что его советы и даже его упреки меня несказанно радовали. Так давно никто не бранил меня, не распекал…

Так давно я уже не чувствовал себя сыном.

Остаток рабочего дня меня лихорадило. Хоть я старался держать себя в руках, но то и дело взглядывал на часы, все валилось из рук, мысли разбегались… Мсье Гилель от души потешался над этим зрелищем.

О чем мы будем говорить? Я изо всех сил пытался вспомнить понравившиеся сюжеты, выбрать книги, чтобы ей посоветовать.

А если мы заговорим о нас, смогу ли я признаться ей, кто я такой? Я пытался представить, как я буду объясняться и оправдываться, как извинюсь за то, что скрыл от нее правду. Но эти мысли ввергали меня в панику. Я представлял, как она, оскорбленная, встает, с презрением смотрит на меня и уходит навсегда из моей жизни.

Подошло время закрытия магазина. Ее не было. Передумала?

Мсье Гилель, обычно очень пунктуальный, слонялся по магазину, давая мне возможность подождать.

Она вошла в магазин, опоздав на две минуты. Вид у нее был слегка смущенный.

— Простите, пожалуйста, — сказала она. — Я немного опоздала.

Мы попрощались с мсье Гилелем. Он скромно кивнул в ответ, словно для него самым обычным делом было, что мы уходим вот так вдвоем.

— Туда? — предложила она, показав рукой в направлении ближайшего проспекта.

Я сразу заметил, что с ней что-то не так. Она казалась напряженной, недоверчивой, словно была настороже.

— Может быть, перейдем на ты? — предложил я.

Она пожала плечами с таким видом, словно это само собой разумелось.

— Я рад, что ты согласилась встретиться со мной, — сказал я.

Эта первая фраза со словом «ты» меня самого несколько резанула, в ней была интимность, которая еще не установилась между нами. Она тут же помрачнела. Остановилась, повернулась ко мне.

— Я хочу сразу внести ясность, — заявила она твердо. — Не хочу, чтобы была какая-то недоговоренность. Я пришла выпить по стаканчику, посидеть в кафе, поговорить о литературе или о чем угодно. Ничего более. Я рассчитываю на дружбу, ни на что другое. Да, именно так, дружба, и ничего более.

Ее отповедь хлестнула меня, как пощечина. Я замолчал. Вид у нее был неприветливый, почти враждебный, словно она жалела, что согласилась со мной встретиться, и хотела свести к минимуму неприятные последствия своего решения.

Дружба. Она предлагала мне дружбу, а я ждал любви. Я внезапно почувствовал себя отчаявшимся, одиноким, брошенным посреди улицы. Она, должно быть, прочитала на моем лице разочарование, отвернулась и пошла дальше.

— Слушай, если это свидание тебе в тягость, давай прямо здесь и разбежимся, — с удивлением услышал я свой не менее резкий ответ.

Я совершенно не собирался это говорить. Словно эти слова вырвались из темных зон моего мозга, продиктованные оскорбленной гордостью.