Андрей Глухов - Квадратное колесо Фортуны

Рыжий снова выпил и распалился ещё сильнее.

— Вот ты, какого года? — Витька ответил. — Значит ни войны, ни голода, ни разрухи не видел. И произвели тебя в роддоме, а не в мазанке с земляным полом на грязной лавке. И в садик за ручку отвели, и в песочек ты играл в песочнице, а не на обочине пыльной дороги. Потом тебя, опять за ручку, отвели в школу, где десяток учителей из тебя, балбеса, человека делали, но всё равно пришлось репетиторов нанимать, чтобы в институт тебя запихнуть. И в институт свой ты по спецконкурсу прошел, если не по блату.

— Ну, зачем же так, прошел как все, на общих основаниях, по общему конкурсу.

— По общему? — Рыжий поперхнулся от возмущения. — Сколько на первый курс приняли? Сто? А мест в общаге сколько? Двадцать? Вот и считай — одни с четырнадцатью баллами не знали, пройдут они или нет, а других и с девятью принимали. А ты: «По общему». И после окончания они в тьмутаракань поехали, а ты куда распределился? В какой-нибудь НИИ на тёплое местечко, так?

Витька кивнул головой. Всё, что говорил рыжий, было сущей правдой, но относилось только ко мне и к Витьке не имело никакого отношения. Однако он слушал спокойно, без возражений, крутя в пальцах свой бумажный квадратик и изредка хитро поглядывая на меня. Я ясно слышал его насмешливый голос: «Учись, писатель!»

— Я тебе всю твою дальнейшую жизнь по годам расписать могу. В двадцать шесть женишься, в двадцать восемь родишь, в тридцать защитишься, в тридцать два за ручку отведешь ребёнка в сад, потом в школу, потом запихнёшь его в институт, в сорок пять защитишь докторскую и пристроишь у себя своего балбеса, а в семьдесят будешь похоронен с почестями на престижном кладбище. Вы по жизни катитесь как на велосипеде под горку, даже педалей крутить не надо.

Лев Михайлович немного успокоился и снова глотнул водки.

— В том, что вы говорите, есть много правды, но вот сравнение с велосипедом… Нам тоже иногда шевелиться приходится. — Витька на секунду задумался и продолжил. — Я номер цирковой видел: выкатывают большой такой обруч с петлями внутри, акробат цепляется руками и ногами за петли и, совершая разные телодвижения, катается по арене. Одно неверное движение и он либо спину отшибёт, либо нос расквасит. Мне кажется этот образ более правильным. Другое дело, что арены у всех разные: у одних ровные и гладкие, у других бугристые.

— Вот шустряк, — повернулся к Анатолию рыжий, — уравнять нас захотел. Мы, может, и катимся по жизни, как твой циркач, только твоё колесо круглое, а моё квадратное, — он кивнул на Витькин квадратик, — и качусь я в нём не гладко, как ты, а перескакивая с вершины на вершину. Встану на уголок и держу равновесие, чтоб назад не шмякнуться, а сам ещё и «телодвижения» рассчитываю так, чтобы и вперёд не на сторону квадрата скатиться, а на следующую вершину перепрыгнуть. А ты говоришь колесо.

Лев Михайлович чувствовал, что одержал полную викторию и снова потянулся к бутылке.

Я жалобно посмотрел на Витьку: очень уж не хотелось, чтобы этот интереснейший разговор иссяк или опять свернул на рыб. Витька дважды пнул под столом мой валенок и успокаивающе прикрыл глаза.

— А сами-то, Лев Михалыч, вы как в Москву попали, небось тоже кто-то за ручку привёл?

— Меня? За ручку? Да я вот этим и этим в Москву пробился! — Он потыкал себя пальцем в лоб и показал нам руки. — Я, если хочешь знать, ещё в детстве составил план и реализовал его до пунктика. Ишь, чего выдумал: за ручку. Некому меня за ручку водить было.

— Расскажите, Лев Михайлович, — хором попросили мы, — интересно ведь.

— Что же я ради вашего интереса всю свою жизнь вам рассказывать должен?

— А и правда, Лёв, расскажи, — неожиданно поддержал нас Анатолий, — и мне интересно, и мальцам наука будет.

Лев Михайлович уже прилично захмелел и поймал кураж. Чувствовалось, что ему и самому хочется рассказать кому-нибудь о своём уме и своей удачливости. Он выдержал паузу и махнул рукой:

— Ладно, уговорили, но только если это всем интересно и если перебивать не будете. Не люблю, когда перебивают, как вспомнится, так и расскажу. Так что, всем интересно?

Он обвёл нас взглядом, и мы дружно закивали головами.

— А что с дедом, кончается что ль?

Мы посмотрели в угол. Кузьмич сидел замерев, глубоко втянув голову в плечи. Он дышал каким-то затаённым дыханием, словно прислушиваясь к чему-то, а бессмысленные глаза зыркали по сторонам, как у кота на старых ходиках.

— Не обращайте внимания, — беззаботно махнул рукой Витька, — он всегда так. Выпьет полный стакан, закусит и вот так цепенеет на час-полтора. Потом включится и может ещё бутылку выпить. Я сначала тоже пугался, теперь привык.