Всеволод Бернштейн - Эль-Ниньо

Я начал карабкаться вверх. Руки и ноги дрожали, почти не слушались. Сердце билось где-то в горле, меня вырвало вонючей желчью вперемешку с грязью. Я уже ничего не соображал, словно потерял сознание. Только не упал, а продолжал лезть вверх. Очнулся, когда увидел на уровне глаз толстую рогатину. Будто кто-то специально воткнул ее в блок. Я потянул, рогатина не поддалась. Потянул еще и еще. Застряла крепко. Сил не было. Еще раз вырвало, спазмы долго не отпускали, выворачивало наизнанку. «Слабак! — ругал я себя. — Сам загнал людей на траулер. Там дети. Такие же, как Нюша. Нюша! Ну, смотри, какой я волшебник!». Я собрал последние силы и рванул рогатину. Она поддалась и со звоном выскочила. Блок заработал. На «Эклиптике» начали выбирать трос. Тут же пришли в движение и еще два блока для обратной тяги в сложной конструкции Деда. Начали наполняться водой паруса, которых я не видел, махина траулера тронулась с места.

Было ясно, что обратную дорогу я не осилю и останусь здесь. Они уплывут, а я останусь. Ну и хорошо, — подумал я. — Хотел быть один на один с Эль-Ниньо — пожалуйста!

Со стороны леса донесся треск деревьев и глухие удары. Земля задрожала, скалы заходили ходуном. Оно приближалось. Я зажмурился на секунду, чтобы смахнуть пот и грязь, а когда открыл глаза, увидел черную массу, подминающую под себя лес.

Дальше я действовал с отключенным сознанием, как автомат. Вытащил из брюк ремень, перекинул его через туго натянутый канат и заскользил по нему вниз. Пролетел порядочно, почти половину длины Пляжа, потом сорвался, больно ударился коленом, но тут же вскочил и помчался к траулеру. Бежать было легко. Кажется, мне вообще не нужно было дышать. Подбежал к борту траулера, схватился за болтающуюся лестницу, а там уже десятки рук потянули лестницу вместе со мной наверх.

Едва я перевалился через фальшборт — услышал рев Деда:

— Всем держаться!

Успел схватиться за ближайший поручень — и страшный удар.

У меня потемнело в глазах. Махина траулера повисла в невесомости на пару секунд, которые показались бесконечными, и шлепнулась на воду. Судно качнуло сначала в одну сторону, потом в другую. По палубе от переборки к переборке прокатился ворох обломков. Качка стала ослабевать. Я огляделся по сторонам, все были живы. Осторожно приподнял голову над бортом — берег оказался неожиданно далеко, нас отбросило на добрую сотню метров, вокруг кипели волны бурого цвета, высокие, но не страшные, траулер с ними справлялся.

Сквозь грохот волн пробилось механическое урчание. Работал двигатель. Дед медленно выводил траулер носом к волне.

Наша «Эклиптика» снова была на плаву. Все ее части, порядком разбитые, потерявшие прежний, и без того не блестящий вид, снова заняли положенное им место — левый борт, правый борт, бак, корма, надстройка. Правда, на мостике не осталось ни одного целого стекла, поручни с одной стороны завязало узлом, на носу на месте «командного пункта» зияла дыра. Тем не менее «Эклиптика» дышала, слушалась руля и упорно прокладывала себе путь среди волн.

Дед стоял посреди разгромленного капитанского мостика, широко расставив ноги. Всякий раз, когда «Эклиптика» начинала заползать на волну, на его руках, сжимающих штурвал, вздувались бугры мышц, словно он сам затаскивал траулер на гребень.

— Целы, салаги? — Дед окинул нас с Шутовым быстрым взглядом. — Давайте-ка, пробегитесь. Один по левому, другой по правому борту. Посмотрите, что там, да как.

Я первым делом направился в столовую, мне было неспокойно за женщин и детей, которых мы с Дедом накануне перепугали своим инструктажем. Перед тем, как открыть дверь в столовую, прислушался — внутри было тихо. Как-то даже очень тихо, как на кладбище. Испугавшись, я резко распахнул дверь, раздался удар и крик. Женщина, закутанная в пончо, отлетела от двери, держась за глаз и истошно воя от боли. Должно быть, она вела наблюдение за мной в замочную скважину. «Полундра!» — раздался чей-то крик, все находившиеся в столовой повскакивали со своих мест, дети дружно заплакали.

— Спокойно, товарищи! Никакой полундры! — я наклонился к ушибленной женщине. — Вы в порядке, мадам? Давайте встанем! — я принялся ее поднимать, взяться было несподручно, да и вставать она, кажется, не торопилась.

— Я только хотел узнать, все ли живы, — оправдывался я. — Есть ли раненые?

Я обвел взглядом всех пассажиров. Крови не было видно, раненых тоже. Только стонущая женщина у моих ног. И много плачущих детей.