Наталья Лебедева - Миксы

Хлопнула калитка, двор опустел.

Валерик смотрел на поленницу и вспоминал неоконченный ночной разговор. Дрова хотелось сжечь, одно полено за другим, вместе с плазмодием, с невызревшей арцирией , со всем, что напоминало о том, что он спал не с той женщиной, что его обманули, надули, нагрели, и Валерик даже не понимал, зачем и почему.

Но как раз арцирия его не обманула. Она действительно готовилась образовать плодовое тело. Её плазмодий добрался до выступающего брёвнышка в середине поленницы и устроился на самом краю.

Рождение тела было похоже на то, как капает вода с протекшего потолка, только пятно плазмодия было внизу. Плазмодий набухал крохотными ножками сталагмитов, они становились все тоньше и выше. Внизу оставалась материя, не содержащая драгоценных ядер. Выше, на крохотных подставках, похожих на крышечки желудей, собирались вытянутые шишки, наполненные спорами. Спорангиев было несколько десятков, и поначалу, только появившись, они были влажными, полупрозрачными и водянистыми. Каждый из них был похож на высокий бокал с шампанским.

Солнце светило на молодую арцирию , ветер выдувал из неё влагу, и она становилась непохожей на породивший её плазмодий. Оставались хрупкие ножки, едва заметные чашечки и вытянутые, покрытые сухой оболочкой шишки. Арцирия напоминала теперь мох, лишайник или трутовый гриб: что-то неразумное и неспособное к движению.

– Он бил меня, – сказала Лера, когда они с Валериком пили чай.

Солнце уже зашло, за окном было темно, возле Валерикова уха вился надоедливый комар. Они сидели в полной тишине около часа, а потом Лера произнесла эти слова. Она глядела в стену, держа чашку с остывшим чаем у самых губ, и взгляд её казался рассеянным, но Валерик точно знал, что она следит за ним краем глаза.

Лера зависела от Валерика; он прекрасно понимал, что зависела. Даже от его взгляда, от одобрения. От жалости и сочувствия, в конце концов. Потому что ей не к кому было больше пойти.

Валерику было всё равно, он был так опустошён, что сам выдержал бы побои, лишь бы его оставили в покое, но он всё-таки сочувственно кивнул ей.

Да, это было то, что нужно. Теперь можно было допивать чай и исподтишка поглядывать в телевизор, где шёпотом была включена какая-то передача – Лера рассказывала сама. Люди в телевизоре тоже говорили, и Валерику казалось, что они отвечают ей вместо него. Иногда люди спорили, иногда – сердились, иногда – улыбались. Валерик был им благодарен, хотя не знал их имён, знал только, что один из них – известный актёр, а другой, кажется, – политик.

– Вообще, он дзюдоист, преподаватель в спортивной школе. Он не должен был приезжать в лагерь, просто случилось, что надо было на неделю подменить друга. Ну, он не отказал. Понимаешь?

Известный актёр на экране кивнул с серьёзным видом. Валерик скопировал его жест, и Лера продолжила:

– А потом ему надо было уезжать. И малыша совсем нельзя было брать с собой, потому что... Потому что нельзя.

И политик с экрана сурово посмотрел на Леру, а Валерик отзеркалил взгляд.

– Но я же оставляла его не с кем-нибудь, с тобой! – сказала Лера и опустила глаза. – И это вовсе не значит, что я любила его больше, чем сына. Совсем не значит! Он просто был мне нужен. Просто нужен... ну потому что ведь каждой женщине нужен сильный мужчина, который мог бы помочь, поддержать. Рост, фигура, мускулы, и ещё он всегда так уверенно и жёстко говорил, и всегда казалось, что он прав. А потом оказалось, что он совсем слабый и всё время боится, что говорит чушь, и все это видят. Потому и тон у него был уверенный и даже злой. И мне всегда нравилось, что он так по-хозяйски, так сильно меня обнимает на людях. А оказалось, что он считает себя ничтожеством и боится, что я уйду от него. Он просто метил территорию – от бессилия.

– Ты же знаешь меня, – продолжила Лера, когда в Валерике отразилась подбадривающая улыбка ведущего, – если я нашла слабое место, я начну ковырять, потому что ненавижу мужскую слабость. Но он же не ты. Это ты, ты меня знаешь! Ты знаешь, что я не со зла. Просто говорю и делаю то, что чувствую в эту минуту, и всё. И ты меня любишь любой и примешь любой. Потому что я – такая.

Пошла реклама, и Валерик больше не знал, как реагировать, потому что не мог улыбаться так глупо, как рекламные актёры.

Он закрыл лицо сложенными ладонями и опустил голову. Было больно. Неужели она даже не думает, что ему может быть больно? И что его тоже нужно принимать таким, какой он есть.