Дмитрий Дейч - Прелюдии и фантазии

«Почему ты смеялась?» — спросил её Насреддин. «Спроси сперва, почему я плакала», — попросила жена. «Почему ты плакала?» — спросил озадаченный Насреддин. «Потому что, несмотря ни на что, карманы у тебя дырявые».

Однажды Аллах, благословенны дела Его, решил испытать Насреддина и явился к нему на порог в виде увечного нищего, выпрашивающего подаяние. Едва увидев Его, Насреддин закричал: «Убирайся, дармоед! Пошёл! Пошёл прочь!», а когда соседи, потрясённые внезапной чёрствостью, попытались пристыдить его, Насреддин ответил:

«Этот нищий — отъявленный плут и обманщик! У него в кармане — Мироздание, а он делает вид, будто нуждается в подаянии».

Когда ишак Насреддина издох от старости, ходжа положил его на тележку, а сам — впрягся и повёз тело на кладбище. В воротах ему заступил дорогу кладбищенский сторож: «Вы ли это, дорогой ходжа?» «Неужели я так изменился?» — спросил Насреддин. «Пожалуй, что нет, — с усмешкой ответил сторож. — Кто ещё сумел бы с таким изяществом прокатить ишачий труп по нашим улицам? Да только напрасно вы себя утруждали!

Поворачивайте обратно!» «Этот ишак служил мне верой и правдой пятнадцать лет, и заслуживает похорон по высшему разряду!» — заявил Насреддин. «При всём уважении к вам и вашему ишаку, — осторожно ответил сторож, — здесь — кладбище для правоверных. Кому, как не вам, святому человеку, знать, что здешняя земля — особая, и хоронить животных в ней строго-настрого воспрещается!» «Верно, — не моргнув глазом, ответил ходжа.

— Но лишь в том случае, когда речь идёт об обычных животных, я же привёз сюда святого ишака! Он четырежды совершил паломничество в Мекку, а по законам шариата четвёртый хадж очищает не только человека, но и всякую тварь земную». «Правда? — удивился сторож, — Кажется, я не встречал в Писании ни малейшего упоминания об этом». «Разумеется, об этом нигде не написано, олух! Мне сообщил об этом Светоч Наших Сердец собственной персоной! Открывай немедленно!» Сторож задумался, поскрёб подбородок, позвенел ключами и наконец сказал:

«Что ж… с одной стороны, я не посмею подвергнуть сомнению слова мудрого человека, а с другой… желательно удостовериться. Если Возлюбленный явился вам однажды, чтобы научить о Святых Животных, Он обязательно явится вновь… или — на худой конец — пришлёт ангела. чтобы мы осознанно соблюдали закон, который Он возвестил. Так что я, пожалуй, подожду знамения, которое растолкует нам, как поступать, а до тех пор не сдвинусь с места, вы уж простите.»

Как только он это произнёс, мёртвый ишак подн ялся со своего деревянного ложа, и проговорил, указывая в сторону Насреддина: «Этот человек — врёт!». Сторож упал на колени. «Отворяй!» — как ни в чём не бывало приказал Насреддин и принялся снова впрягаться, чтобы закатить тележку внутрь.

На обратном пути сторож остановил его в воротах и сказал: «После того, что произошло, не смею больше подвергать вас расспросам, и всё же одно обстоятельство не даёт мне покоя. Почему он назвал вас лжецом?» Насреддин вздохнул и ответил:

«Несмотря на то, что этот ишак пятнадцать лет служил мне, святому человеку, верой и правдой, несмотря на то, что он участвовал в радениях и молитвах, несмотря на то, что он четырежды совершил хадж и был отмечен Могучей Дланью, он был и остался ишаком. И когда Волей Всевышнего на одно-единственное мгновение он обрёл дар речи, то использовал его так, как мог использовать его лишь представитель племени парнокопытных».

Рассказывают, что ходжа Насреддин держит в чулане Страшное Вервие, доставшееся ему в наследство от далёкого предка по отцовской линии, ассасина. Каждый четверг ходжа собирает домочадцев за обеденным столом, извлекает из старинной шкатулки ветхое Вервие, кладёт на стол и приказывает жене и детям бояться. По истечении часа страх проходит, Насреддин запирает Вервие в шкатулку и уносит в чулан — до следующего четверга.

Когда у ходжи Насреддина родился мальчик, муфтий предложил назвать его Моhаммадом — в честь Святого Пророка, будь благословен Он в веках, но Насреддин решил: «Мы назовём сына Фредерик». «Почему Фредерик?» — удивился муфтий. «Легче легкого стать пророком в своём отечестве, когда тебя зовут МоЬаммад, но Пророк завещал нам избегать лёгких путей!» Муфтий не стал спорить, а по прошествии трёх десятилетий наведался к Насреддину, чтобы узнать о судьбе обладателя странного имени: «Ну что, стал твой сын Пророком, Насреддин?» «Нет». «Наверное, он стал муфтием?» «Нет, не стал он и муфтием». «Я же говорил: назови сына Моhаммадом, и всё само собой образуется! Ну кем, по-твоему, можно стать, обладая таким дурацким именем?» Насреддин ответил: «Пианистом». «Кем?» Насреддин вздохнул и принялся терпеливо объяснять: «Пианист — это человек, который нажимает пальцами белые и чёрные дощечки, которые в определённом порядке расположены на поверхности деревянного ящичка». «Аллах Всемогущий!» — воскликнул потрясённый муфтий. «Ящичек — лакированный и очень красивый, — чуть не плача, добавил Насреддин. — Кроме того, оттуда льётся музыка». «Ну, музыка хоть приличная?» — сочувственно спросил муфтий, и Насреддин признался: «Музыка — отвратительная. Зато платят хорошо, и работа — непыльная».