Рыбасенко придвинулся к Торгашеву:
– Сан Ваныч, танцорки и всё остальное готово. Макс уверил, как велено, так сделано. И сюрпризик для гостей. Чё за сюрпризик, колись, старый вяз, в тайге увяз.
«Или в цепях», – хохотнул Торгашев, а вслух не стал.
– Щас увидишь своими гляделками, – обещал он. – Как говорится, устраивайтесь поудобнее, парни и девки, будем конфеты разбирать.
На возвышении с тёмно-бордовым задником появился элегантный Макс Журинский и объявил мягким чарующим голосом, глядя на босса:
– Сегодня знаменательный день для нашего дорогого, незаменимого Александра Ивановича Торгашева, которого знает, наверное, полмира, а другие полмира мечтали бы знать накоротке.
Смешки и хлопки. Торгашев расплылся в довольной усмешечке. Макс продолжал:
– В свой шестидесятилетний день рождения герой дня приготовил для вас сюрприз. Горлодёры и ногодрыги – дело обыкновенное, а Сан Ваныч, как вы знаете, любит всё редкостное, исключительное. Поэтому он привёз в наше захолустье… – Макс сделал паузу и обвёл карими глазами столики. – … балерин из Большого театра!
Гости похлопали, похихикали, покричали в своё удовольствие, оценив шутку. Макс отвесил ювелирно точный, уважительный поклон и подарил толпе лёгкую улыбку.
– Ну, конечно, не из Большого театра, а из областного балета, но девочки все талантливые, прекрасные, настоящие профессионалы! Солистка – лауреат многих престижных балетных конкурсов области, страны и мира, наша знаменитость, стоящая в начале большой творческой судьбы – Нина Забелина!!! Поаплодируем ей и девочкам!
Хлипенькие аплодисменты быстро сошли на нет. В тишине ясно, твёрдо простучали утяжелённые кончики розово-атласных пуант. На сцене появились феи в пышных полупрозрачных платьях – шопенках. В свете направленных прожекторов засверкали в волосах диадемы с искусственными стразами.
Балерины выстроили мизансцену и замерли. Накрашенные лица их стыли от усталости. Не впервые они выступали на крутой вечеринке именно как балерины, а не как вульгарная подтанцовка-кордебалет. Им снова заплатят и, может, накормят, и ещё отвезут домой… Деньги хорошие, можно постараться… А можно и не стараться, потому что они сегодня массовка… та же подтанцовка, только классическая.
Вся работа у Нинки Забелиной. Хорошо, что не все деньги. Но Нинка – что? – не от мира сего. Для неё деньги не смысл жизни, а лишь её побочное явление, необходимое для здоровья и целомудрия: то бишь, правильно питаться и прилично одеваться. А одеваться – чтобы скрыть свою наготу или не замёрзнуть на морозе, а не приукрасить себя в целях словить мужика или чтоб девчонки обзавидовались…
– Сергей Прокофьев «Ромео и Джульетта», – назвал Макс Журинский, заглянув в листочек. – «Танец Джульетты-девочки». Музыку!
– Да, – пробормотал Торгашев, – музыку нам.
Образовалась заминка, и Макс, сверкнув гневно карим глазом на виновника, широко блеснул белозубьем и снова заглянул в свой листочек.
– Хореография этого удивительного… э-э.. номера – Григоровича. Если кому-то это что-то говорит!
Виновник торопливо кивнул, и Макс спрыгнул со сцены, сооружённой возле особняка специально для юбилея.
Торгашев снова рыгнул. Причмокнул: вкусен шашлычок под балет! Кивнул девочке-официантке, глазевшей на волшебство денег и власти, к которому оказалась причастна. Девочка скользнула преданно, тонкой струйкой налила олигарху бокальчик красненького. Торгашев поднёс бокал к блестящим от мясного сока и жира губам. Выпил, смакуя.
Динамики музыкально ожили, и высокомерно жующую толпу гостей обвила звуками незнакомая им, непривычная и оттого оригинальная мелодия. В пресыщённых взорах появился намёк на интерес.
Тоненькая девушка с чистым, без всякого грима, лицом, выбежала гран-жете, замерла, взмахнув плавно изящными руками, на цыпочках пролетела пакурю; перебирая ножками в па-де-буре, снова пробежала, застыла в арабеске.
На этом осмысленное внимание зрителей переродилось в неосмысленное, а затем и вовсе переключилось друг на друга и на столы. Кроме, как поесть, надо старые связи поддержать, новые завязать, себя предложить, предложенное оценить. Без этого что за смысл в вечеринке? Это простолюдины с голодными глазами могут веселиться без причины. Потому и кличут их согласно уму – дурачинами. И причины у них дурачинские, и сами они такие же.
Балерины от пренебрежения, которое дышало на них, сникли вовсе и танцевали свои партии неохотно, абы как, успевая позёвывать и перешёптываться.
Читать дальше