Вероника Черных: Иллюзии ночей

Услышав шёпот повивальных бабок, роженица закусила губу и молча заплакала...

Юлька представила, как повивальная бабка всаживает в тело женщины нож и режет шар натянутого живота...

Ну, вот, нагородила ужасов. Злобное она существо, злобное. Да? Да.

Так где Ты, Господи, и придёшь ли вообще, чтобы вразумить недостойное создание, утонувшее в собственной тупости?!

Покой... Поскорее бы пришёл покой... чтобы спокойно забыть Маргариту, Катерину и Луизку, не нуждающихся в памяти... чтоб не волноваться и чтоб ровно держалось дыхание... Может, предложить им шоколадку, чтобы они были со мной повнимательнее? Бедные, сколько им приходится терпеть из-за юлькиного характера! Иногда хочется Снегурочкой испариться и исчезнуть ото всех.

Юлька усмехнулась. Бредни напридумывала. Почище Дуси, который в письмах зовёт её то «богиней», то «незабудкой», то «единственной», то «сокровищем». Да уж, сокровище. Хуже некуда. Лучше бы он в Катерину влюбился. Катерина обворожительна, ах, это чудо, что за Катерина! Ни один парень не удерживается от томления в груди, когда знакомился с ней поближе. В ней есть истинно женское, ей хочется подчиняться, ловить взгляд, слово, жест, защищать и одаривать, ласкать и целовать без конца. Так однажды сказал Жорка в порыве пьяного откровения, когда Юлька и он стояли в ночи на крыльце общаги и ждали переодевающихся Катерину и Марго. А Юльку Жорка назвал слишком странной для того, чтобы её любить. Ясно, мужчине от женщины ума не надо, а тем более странностей. А что надо? Сочувствия, ужина и детей. А любовь – что? Она проходит – как вода высыхает на солнце, слетая с тела.

Надоело сидеть на Томкиной кровати. Юлька перетащила себя домой. Её кровать – не просто пружины в четырёхугольном каркасе. Настоящий дом, настоящий мир. И плакано, и целовано было, и написано-придумано, и выучено, и говорено... Много чего происходило на студенческой кровати. Может, и сейчас помечтать?

Не спится. Хм... Обычно Юлька любила поспать, потому что ей снились необыкновенные сны, не сны, а сказки. А вдруг сны – это уходы-походы души в параллельный мир, и когда-нибудь, после смерти, Юлька попадёт туда на одну следующую жизнь? А? Заманчивая штука, честное слово!!

Вчера Юльке приснился дворец в зелёном солнечном бору, белоснежная принцесса и черноволосый принц в голубом плаще и золотой короне... Под ними – горячие скакуны... И ведьма, до жути похожая на Луизку, глазеющая на них через еловые ветви...

Луизка, Луизка... Нет, она не равнодушная. Она ожесточённая. Отца нет. Коммуналка. Безденежье. Дура-соседка по квартире, хобби которой - портить людям жизнь. И придачу – в миниатюрном тельце Луизки и ум, и поэтическая организация. Ей бы любовь встретить, Луизке, вот бы она и оттаяла бы. Чудо, что за женщина получилась бы, не хуже, чем Катерина. А Марго... бедная Марго!

В прошедшую субботу Юлька, Марго и её поклонник Федя собрались вечером поиграть в настольный теннис в парке. Фёдор должен был их встретить у общаги, когда они возвращались с фотодела.

Действительно, он сидел на скамеечке и ждал их, мрачный, как голодный Кащей Бессмертный. Увидев ожидаемых, он встал, подошёл к ним и отозвал Марго. Мельком Юлька заметила, какой он был решительный, упрямо-мрачный, с нервными движениями холёных рук... как феодал, чикки-грубер! А Марго стала беспокойная, тревожная. Когда подошли к дверям общаги, Фёдор отдал Марго письмо и ушёл, едва кивнув на прощание.

У Марго пылали щёки. В комнате она раскрыла письмо, боясь его читать. Прежде, чем глаза её успели прикоснуться к строчкам, она сказала Юльке: «Или он признаётся мне в любви и делает предложение, или же – от ворот поворот».

В квартире никого не было, кроме них. Юлька ушла в свою «двушку», гадая, что в письме, и желая Марго свадьбы, а та заперлась в «трёшке» и читала, читала короткое-длинное письмо. Царила тишина. Затем Марго шумно вышла из комнаты и заперлась в ванной, включив воду. Минут через десять она появилась у Юльки и тихо произнесла: «Он сказал, что я не люблю его, и не хочет навязываться, и потому уходит навсегда. Господи, да почему он так?! Дура я, дура! Кругом виновата». Развернулась и ушла, легла, зарылась в подушку.

«Так мне и надо, так мне и надо», – тупо повторяла она, а Юлька бесилась: да как же он не подумал, что за боль причинит девчонке? Эгоист проклятый. Неужели нельзя было подождать, терпеливо поухаживать... Если он её любил, то мог сделать для неё это немногое, не развалился бы. Так нет, какое самомнение, какая удаль, какой жест! Какая жестокость – вот что самое правильное. Только о себе подумал, гордость его повыпендриваться решила. Давай, Марго, страдай, сколько хочешь, а он тут уже не при чём. Тьфу на него!