Через пятьдесят километров Наташа снова помогла аспиранту вынуть и развернуть одеяло. Потом сняла с него остатки одежды и уложила на землю. На этот раз их близость была еще более странной. Они лежали где — то на краю земли, а единороги с топотом и треском продирались сквозь кусты.
— Ах ты, mensh! — сказала она. Потому что он был великолепным мужчиной, этот аспирант. Он отлично управлял машиной и прекрасно ориентировался в буше.
Когда все кончилось и он уснул на смятом одеяле, Наташа наполнила две пустые банки из-под пива водой из фляги и оставила их возле его треугольной головы. Взяв остатки воды, она двинулась дальше сквозь лунный свет, ее резиновые подошвы шуршали по жесткой траве, скользили по крошечным комочкам ссохшейся земли, колючки впивались ей в лодыжки. Приблизительно через час она добралась до пологого склона и стала подниматься вверх, между узкими рядами растрескавшихся валунов, таких отшлифованных и гладких, что их можно было принять за стаю дельфинов. Добравшись до вершины, она увидела перед собой страну Фар Лапа Джонса, какой ее описывала муму. Под совершенно непроницаемым пологом листвы выстроились зловеще ровные ряды высоких прямых деревьев, между которыми поблескивали небольшие абсолютно круглые пруды. Чьи-то изогнутые губы приглашали ее углубиться в чащу, где царила глубокая тьма. Наташа бесстрашно спустилась со склона и очутилась между первыми рядами стволов, удивляясь их естественной искусственности. Вода в прудах была маслянисто-черной, но когда Наташа коснулась ее обнаженными ступнями, вода оказалась прохладной, а дно совсем не вязким. Ее потянуло искупаться в пруду, окунуть в него свою разгоряченную пьяную голову, остудить ее, быть может, навсегда.
Исцарапанные в зарослях руки Наташи ощутили удивительно гладкий берег пруда. Словно он был искусно срезан искривленным лезвием мотыги. На чернильной поверхности воды концы ее волос казались лапками какого-то насекомого. Ее черный силуэт склонился над чернотой внизу, почти не отражавшей черноты вверху. Наташа наклонялась все ниже с широко открытыми глазами, пока, пройдя сквозь потолок, не очутилась в какой-то комнате. Сначала она заметила только цепь, упавшую в трех футах от нее. Черную маслянистую цепь, покрытую густым слоем пыли и, словно кадуцей, перевитую шнуром. Цепь лежала рядом с тенью, напоминавшей по форме колокол — здесь следует оговориться: тень была круглой, однако стремительное падение исказило перспективу. Наташа увидела сначала подоконник, а за стеклом, далеко внизу — образчик уличной жизни Манхэттена: толпы пешеходов, словно букашки в шляпах, беззвучно катящиеся машины и купол противоположного здания. И только потом заметила, что происходит в самой комнате.
Прямо под ней, чуть правее стоял какой-то серый продолговатый предмет… Письменный стол? Верно, письменный стол с серо-стальной поверхностью. Стол, потому что на его поверхности красовалась старомодная подставка для ручек в форме конуса и веером были разбросаны бумаги, готовые свалиться на пол. Стол, потому что с краю на нем стоял черный ящичек с кнопками — интерком? Стол, потому что на нем лежал мужчина. Крупный совершенно голый, не считая расстегнутой шелковой рубашки, мужчина. Голый мужчина, касавшийся голыми ногами черного ящичка. Мужчина, лежавший голым задом на кожаном блокноте.
Когда Наташин взгляд переместился ниже, ее глазам предстало совершенно сюрреалистическое зрелище: голый мужской зад на кожаном блокноте. Алый блестящий пенис в снопе рыжеватых волос. На широком животе капли и потеки извергнутой спермы. Лицо мужчины было повернуто к кому-то в тени. К кому-то, кто сказал: «И знаешь почему?» — тоном ее муму, но на октаву выше, — и выступил из тени. Светлые волосы взметнулись и упали на обнаженные плечи волной, наводящей на мысль о недавнем шторме. Плечи были ярко-розовыми. Женщина наклонилась — при этом кожа на бедрах собралась в прелестные складки, — чтобы подобрать с деревянного пола чулки и черные подвязки, и в глубокой ложбине ее ягодиц мелькнул сверкающий клин лобковых волос.
— Почему? — спросил лежавший на столе мужчина.
— Потому что, — молодая женщина выпрямилась во весь рост и резко повернулась, так что ее зад оказался над краем письменного стола, на котором лежал мужчина, — у твоих ручек маловаты шарики, — она выгнулась, показав пышные груди и круглый подтянутый живот, подняла длинную ногу и принялась натягивать чулок, — а у тебя — яйца.
Читать дальше