Уилл Селф - Как живут мертвецы

Ледяная Принцесса облачалась в большие теплые фуфайки с начесом — последний крик моды — и вельветовые камуфляжные брюки. У брюк было шесть пустых карманов и узор из искривленных почек — черных, желтых и цвета хаки. Я бы отправила всех этих придурков, разгуливающих в военном обмундировании, прямиком на войну. Интересно, как они отреагируют, когда перед узкими линзами их модных очков с криком «ура» появятся парни в чалмах и им придется на деле опробовать свое милитаристское обмундирование? Девяностые годы кончились тем, что эти болваны увидели сквозь узкие прицелы широкое поле разрушений. Кого они, черт возьми, одурачили? Очки приходят и уходят. В семидесятые последним криком моды были стекла размером с телевизионный экран или чашку Петри — в то выпуклое десятилетие все таращились на свет сквозь выпуклые стекла.

Да, я бы отправила их на войну. А всех юнцов, щеголяющих в длинных дутых пальто, похожих на спальные мешки с рукавами — туда, где по-настоящему холодно, пускай как следует проспятся. Я бы отправила подальше всех подонков, разгуливающих по Грик-стрит в дизайнерских туфлях, похожих на выкроенные из автомобильных покрышек шлепанцы, которые носят в третьем мире. Пусть бы они там пили из луж и узнали что почем. Так им и надо. Есть ли что-нибудь на свете глупее фетишизации обуви? Пусть катятся ко всем чертям. Обычно Ледяная Принцесса одевала меня себе под стать — конечно, когда была при деньгах. Все это время мне страстно хотелось быть девочкой, которая заботится о своей внешности, прихорашивается, причесывается и наряжается без спешки… И я не спешила. Тогда она говорила своему очередному кавалеру. «Она ненавидит одеваться. Просто ненавидит. Давай же, Долила, не возись». Но я возилась. У меня был железный характер.

Дай-ка я напялю на тебя камуфляжные брючки, спортивные костюмчики и даже ненавистные платья! Но я брыкалась, лягалась и драла ее за волосы своими пухлыми ручонками. В прошлом я была мастерицей произвольно-непроизвольных движений. Да, она натягивала на меня вельветовое платьице, блестящие колготки, крошечную парку и ботиночки на толстой подошве. Потом позволяла мне надеть мою пластмассовую тиару и брала с собой на прогулку.

Ее собственный гардероб был не таким причудливым. Она одевалась, чтобы раздеваться, — это она понимала.

Прошли те дни, когда она щеголяла в облегающих платьях. О нет, сейчас ей требовались завязки из скользкого материала, которые врезались в кожу, деля пополам ее задницу и гениталии. Поверх этой веревочки — потяни за нее, и Ледяная Принцесса произнесет заготовленные фразы: «О, разве вы…», «Ах, не могли бы вы…», «Ммм… давайте лучше…» — надевались прочные, но тонкие, шестьдесят денье, колготки, которые можно было легко стянуть не порвав. Для этих отнюдь не спортивных занятий она напяливала топы, похожие на спортивный лифчик, и юбки, похожие на пояс. Натягивала высокие сапоги на молнии и в довершение всего — плотное пальто, которое можно было запахнуть, а потом распахнуть, чтобы продемонстрировать свои прелести. Эй, поторопись! И еще она носила украшения: продолговатые кольца — на большом и указательном пальцах и мизинце, многоугольные браслеты, кольца на пальцах ног — напоминавшие части от робота. Наверное, чтобы подчеркнуть: то, что она делала, было чисто механическим.

Да, она брала меня с собой, эта земная волшебница, прибегавшая к самым избитым уловкам. Она совсем потеряла голову и отчаялась. Она оставляла меня одну на десять, двадцать, тридцать минут — на сколько было нужно — в каком-нибудь долбаном вестибюле «Хилтона», «Ройял-Гардена» или «Холидей-черт побери-Инн». Играть в куклы, пока она трахалась. Мое присутствие их сдерживало — самых необузданных — или так ей хотелось думать. Она даже оставляла меня в такси, чтобы усовершенствовать мой суахили. У нее, как и у всех них, были свои водители.

Потом мы встречались в каком-нибудь уэст-эндском ресторане или баре с Риэлтером, и он нудно жаловался на то, что ему опять не повезло. Риэлтер со своим крошечным мобильным телефоном и красивым лицом, искаженным отвратительной ревностью, которая их связывала. Накрепко.

Они заказывали разные дурацкие блюда, дорогие закуски — это сушилось на солнце, то вялилось на ветру, и все обливалось коньяком и поджигалось, — и, отрезав кусочек, клали мне в рот. «Попробуй это», — говорили они, а потом: «Неужели она столько съела?» Мой бурно растущий аппетит заставлял их устыдиться своего, таявшего с каждым днем — я была паршивым кукушонком в их гнезде.