Уилл Селф - Как живут мертвецы

— Это ей сказали в полиции? — спросила Наташа.

— Нет, полиция не знает ни-чего, — ответил аспирант. — Это случилось полчаса назад. Поехали, нас это не касается.

Но в машине юнец, решив, вероятно, что это его касается, с таинственным видом сообщил Наташе:

— Это телепатия. Они узнают такие вещи телепатически. Хермансберг в сотнях километров отсюда…

Наташа велела ему заткнуться. Аспирант одобрительно на нее посмотрел, его глаза сощурились в заднем зеркальце, словно он видел ее впервые.

Аспирант дружил с целой кучей черных молодых парней, невероятно растолстевших от белого хлеба. Почти каждый день он возил их до Теннант-Крик, где они тратили все свое пособие на грог. Они покупали грог, потом возвращались в домик аспиранта в Стерне, где курили ярнди и играли кантри и ковбойские песни на электрических гитарах. Как-никак, они жили в скотоводческой стране. Пока музыканты играли на гитарах, юнец, Наташа и аспирант играли в детскую игру, которую нашли в Тенант-Крик. Играли самозабвенно.

На этой неделе Наташа начала соблазнять аспиранта. Юнец был безутешен. Он видел, что происходит, даже если аспирант не видел или не хотел видеть. Наташа поразила аспиранта тем, что не брала на веру ничьи слова: ни аборигенов, ни юнца, ни кого-либо другого. И еще тем, что ни разу не пожаловалась на жару или на мух. Наташа чувствовала, что аспирант обладает неполной информацией, но все же знает больше, чем она. Знает что-то такое, что ей хотелось узнать, хотя она и не имела представления, что именно. Аспирант был высоким и гибким с треугольной головой и очень зелеными глазами. Щеки покрыты глубокими старыми шрамами от прыщей — словно какой-то полоумный повар схватил его лицо и вместо пармезана натер на терке. Дома он носил саронг, а на выход — мятые шорты. В стрекочущей ночи, когда они втроем играли в детскую игру, пили пиво и курили травку, сидя по-турецки на бетонном полу, его голое колено коснулось ее колена.

Во вторник не было никакого смысла ехать в Тенант — Крик — по вторникам грог не продавался. Поэтому вторник был лучшим днем для обряда инициации. Вечером змей-радуга снижает накал своего свечения — от желтого к оранжевому, фиолетовому и, наконец, к серому. Наша троица принарядилась и отправилась в стойбище аборигенов в километре от города. Здесь они увидели собак, почти динго, призывающих своих варгили — двоюродных братьев, — живущих в буше. Они также увидели овальное облако пыли, поднятой собравшимися людьми. И самих людей — те болтали, жевали пилтджури, курили, обсуждали цены на рынке — совсем как прихожане ортодоксальной синагоги. Точь-в-точь.

Юнец с аспирантом заняли место в круге. Наташа пошла с женщинами на противоположную сторону. Из серых сумерек парами вышли мальчики, достигшие половой зрелости, и юноши постарше, их худые ноги двигались подобно ножницам, ступни поднимали пыль. На некоторых были случайные предметы спортивной одежды — на одном майка, на другом штаны, на третьем трусы. Они двигались в такт ударам бумерангов, больших черных бумерангов, сделанных из твердого дерева малга. Жутких, могучих, церемониальных бумерангов, каждый из которых издавал мрачно утвердительный стук. Пара за парой мальчики вошли в круг, передвигая ногами, словно ножницами, проделали положенные движения и вдруг, нарушив ритм, обняли друг друга за плечи и со смехом кинулись прочь — как футбольные игроки после свистка.

Спустились сумерки. В костер подбросили дров. Танцы, разговоры и стук бумерангов продолжались и продолжались. Шли часы. Наташа увидела, как аспирант поднялся и исчез в темноте — наверное, пошел отлить, — и последовала за ним. Он стоял под деревом к ней спиной. Когда он повернулся, поправляя шорты, она подошла к нему.

— Давай поедем покататься, — предложила она.

— Покататься? — фыркнул он. — Но куда?

— О… все равно, — ответила она и, взяв его за руку, повела к стоявшей на обочине машине. За ветровым стеклом среди нераспечатанных писем, валявшихся на щитке, ползало несколько уставших мух. Аспирант стал похож на туземцев — даже если сам этого не понимал.

Рядом с машиной аспиранта стояла новенькая легковая «тойота», к которой прислонилась парочка светловолосых юнцов в рубашках с коротким рукавом и воротничком на пуговках, со свежими лицами, щеками словно яблоко и такими широкими улыбками, что зубы сверкали в ночи, как каминная решетка.

— Приветик, Гари! — сказал аспиранту один из мормонов (это были мормоны). — Ну, как инициация?