Игорь Неверли - Сопка голубого сна

— Бедный мой Бронислав Эдвардович, вы полюбили калеку... Я тоже буду с вами откровенной, хотя мне это и нелегко. Я ни с кем еще об этом не говорила... Так вот, да, я калека. У меня никогда не будет детей. Мой брак был ошибкой, длился недолго, полгода всего, и завершился трагедией. Я дворянка, единственная дочь профессора юриспруденции Киевского университета. В двадцать один год вышла замуж за ротмистра Елизаветградского гусарского полка. Я ненавижу его фамилию и не буду вам ее называть, тем более, что вернулась к своей девичьей фамилии Извольская. Я забеременела почти сразу, и муж воспринял это как несчастье, ему хотелось гулять, наслаждаться жизнью, а тут толстая жена, потом ребенок, плач, нянька, пеленки. ...Велел мне изгнать плод. Я уже к тому времени знала, что мое замужество было ошибкой, но не хотела огорчать папу, решила делать вид, что брак у нас счастливый, как, впрочем, думали все окружающие. Не знаю, то ли врач, к которому я обратилась, что-нибудь сделал не так, то ли потом возникли осложнения, во всяком случае, меня покалечили.

— Это ужасно, Вера Львовна, но ведь говорят...

— Говорят всякое, но я нормальная женщина и люблю детей... Меня лишили материнства, сделали неполноценной, а потом вообще... Скажу вам коротко: мой муж оказался эротоманом и извращенцем. Я считала, что любовь — это чувство, дар божий, а он говорил, что это всего лишь половой акт, совершаемый разными, все более изощренными способами, что мне должно быть стыдно моей наивности и неумения, я должна учиться, брать уроки. Я затыкала уши и выходила из комнаты. Но когда он привел в дом женщину, которую я приняла за его знакомую, а он, оказывается, наметил ее мне в наставницы, когда после ужина с водкой и с ликером я очутилась, полувменяемая, в постели с ним и с ней, и он объяснил, каким образом мы его будем любить вдвоем, я схватила пистолет, висевший на ковре над кроватью, и убила свою оскверненную любовь. Я выстрелила трижды в него и раз в себя, моя последняя мысль была о папе, которого я люблю всей душой, папочка, прости мне мою смерть... Но меня спасли и отдали под суд. Я сказала: «Признаю себя виновной, накажите меня» — и больше на вопросы не отвечала. Но та женщина давала показания при закрытых дверях и рассказала все, как было. Суд решил единодушно: «Виновна, но действовала в состоянии аффекта, и имеются смягчающие обстоятельства». Меня приговорили к двум годам тюрьмы и двум годам ссылки в Сибирь. Дело было громкое, его горячо обсуждали в прессе и в обществе. Мнения разделились. Большинство считало, что я поступила с ним слишком сурово, надо было дать ему по морде и разойтись. По мнению меньшинства, я поступила правильно, и приговор суда несправедлив. А были и такие, кто утверждал, что я осрамила их прекрасный полк, прославившийся героическим штурмом турецких укреплений под Варной... Наказание я отбывала в Москве. Папа сделал все, чтобы создать мне в тюрьме сносные условия. Я сидела в камере с симпатичной пожилой женщиной, осужденной за клятвопреступление. Работала в швейной мастерской. Я всегда любила рукоделие, теперь начала учиться этому ремеслу, ко мне приходила в тюрьму учительница кройки и шитья; В Сибири губернатор хотел меня оставить в Иркутске. Но я умолила его послать меня в глухую деревню, говорила, что мне это психологически необходимо. И в самом деле, здесь, наконец, я чувствую себя хорошо, обшивая старочумских женщин... А после брака у меня возник какой-то комплекс или аномалия — я перестала ощущать себя женщиной. Помню, в тюрьме стосковавшиеся по любви женщины рассказывали о ночах, проведенных с возлюбленными,— а я слушала, как слепой слушает разговор о красках. О каком наслаждении они говорят? Я ничего такого не переживала, помню только боль, стыд, унижение. Мужчины мне безразличны, пока они меня не трогают, не пытаются понравиться, а тогда я испытываю омерзение, как при прикосновении к жабе... Вы мне довольно симпатичны, Бронислав Эдвардович, мы с вами беседуем, я вам рассказываю о себе, как не рассказывала никому. Но разве вы могли бы жениться на женщине, зная, что вам нельзя будет к ней прикоснуться?

— На вас да!

— Но я бы не смогла видеть ваши муки и с отвращением, стиснув зубы, пошла бы вам навстречу. Разве вы о такой жене мечтаете?

— Нет, о такой я не мечтаю...— сказал Бронислав, глядя жадными глазами в ее прекрасное, нежное лицо.— Но никогда не перестану вас любить, а отныне буду также поклоняться вам как мученице! Это мое последнее слово. Больше я вам о любви говорить не буду.