Игорь Неверли - Сопка голубого сна

— Не знаю... Откуда же?

— Вчера вдруг пришла к нам Вера Львовна...

— Эта ссыльная, Извольская?

— Она самая. Пришла и сказала, что купила у Евки все хозяйство, а там двадцать десятин земли, ей столько не нужно, с нее и пяти достаточно, она слышала, что у Любы нет приданого, и вот дает ей пятнадцать десятин.

— Так-таки совсем даром? Может быть, в аренду?

— Да нет же! Я сам слышал. Прими, Любочка, от меня, будет тебе приданое!

— Ну и ну, такой жест...

Каприз ли это или причуда богатой барыни — не все ли равно. Во всяком случае, это решало все проблемы. Люба собиралась замуж за среднего из племянников Николая. Старший брат получил от отца хозяйство с условием, что не будет его дробить, младший, немой от рождения Митраша, батрачил у дяди, а теперь решил заняться охотой, а средний, Яков, остался без земли. Федот, который женился на младшей дочери Михеича и получал за ней в приданое всего пять десятин, хотел их отдать сестре, Люба с Яковом собирались поселиться во вновь построенной избе и понемногу увеличивать свою делянку, корчуя лес. Теперь нужда во всех этих комбинациях отпала. В Старых Чумах появятся два новых довольно зажиточных хозяйства — у Федота двадцать десятин, у Якова с Любой — пятнадцать.

— Слава богу, земля у вас есть,— сказала Акулина.— Сейчас бы только добыть денег на обзаведение.

И тут Бронислав солгал так свободно и естественно, будто специально за этим пришел и только ждал подходящего момента.

— Я остался должен Николаю Савельичу. Он мне дал две тысячи рублей, когда меня обокрали. Теперь у меня есть с чего вернуть, потому что Зотов купил у меня план устройства его лесов. Но Евка уже на пути в Китай, и я отдаю их тебе, Акулина Ивановна.

Он достал из бумажника пачку уже пересчитанных купюр и положил на стол перед Акулиной.

— Не хочу держать деньги умершего, это приносит несчастье.

Акулина начала отнекиваться, но Бронислав сказал с укором:

— Разве Николай Савельич не заботился о твоих детях? Разве ты не была ему так же близка, как Евка? Бери, Акулина Ивановна, и раздели по справедливости, так, как это бы сделал он сам.

И Акулина срывающимся голосом сказала:

— Даю тысячу Любе, потому что у нее земля голая да изба пустая. Тебе, Федя, даю пятьсот, прикупи, что тебе надобно. Остальное беру для Васи, Вани и Маши, пусть учатся спокойно у Пантелеймона.

Они еще поговорили о том о сем, и Бронислав начал прощаться.

— В первой половине ноября,— сказал он, уже уходя,— зотовские рабочие принесут сюда тело Николая. Приготовьте на кладбище могилу в хорошем месте и пошлите за отцом Ксенофонтовым, пусть Старые Чумы попрощаются с хорошим человеком.

Он вышел успокоенный. Обида осталась, но уже не жгла, как раньше, словно бы смягченная делами Акулины и ее детей, их хорошими видами на будущее. Проходя мимо дома Чутких, он подумал: почему у меня такая неприязнь к этой ссыльной? Ведь о ней рассказывают одно только хорошее... Она мужа убила? Но может, это не просто убийство, а акт отчаяния или восстановление справедливости? Во всяком случае у меня нет оснований демонстративно ее избегать. Зайду, спрошу, не нужна ли моя помощь. Обыкновенный жест вежливости и уважения, как снятие шляпы...

Он повернулся и вошел во двор. Маланья, как и прежде звеня цепью, встала на короткие задние лапы и направилась к нему с приветливым урчанием.

— Узнала меня, Маланья, хорошая ты моя, ласковая,— он погладил ей шею, почесал за ушами.— Давно не виделись, соскучилась, да?

Он поласкал медведицу и двинулся к кухонному крыльцу, но не успел взяться за ручку двери, как та открылась.

— Бронислав Эдвардович, не так ли? Я сразу по поведению Маланьи поняла, что пришел свой человек, да и Евка мне столько о вас рассказывала.

Бронислав смотрел на красивую молодую женщину, лет двадцати с небольшим, мучительно вспоминая, откуда она ему знакома. Да, несомненно, знакома. Этот прямой носик, ямочки на щеках, темные брови и маленькая родинка над левым глазом... И вдруг его как молния пронзила догадка — она!

— Почему вы так на меня смотрите? — спросила Извольская с улыбкой, встретив его напряженный взгляд.

— Потому что не узнал вас в первый момент.

— Ну, теперь мы уже знакомы, меня зовут Вера Львовна. Извольская... Заходите.

Она повела его в кухню, а оттуда в комнату, где он увидел трех деревенских девушек, швейную машинку, манекен. Он поздоровался ошеломленный, но тут Вера Львовна попросила его пройти в соседнюю комнату, пододвинула стул.