Тесса де Лоо - Близнецы

— Давайте заглянем в казино, где я… где мы раньше жили.

Произнесенное вслух «мы» оправдывало вторжение: она отправится в казино также от имени отца и Лотты, они будут незримо сопровождать ее, выглядывая из-за плеча. Тетя Вики равнодушно пожала плечами — ну ладно, пошли. Ее легкая болтовня о пустяках служила громоотводом: страх внезапно сжал Анне горло. Словно безразличный прохожий, она повернула на улицу, откуда в детстве ее второпях увезли родственники. Эта улица была неразрывно связана с фигурой отца, в черном пальто ковылявшего по булыжникам, всем телом налегая на палку и время от времени доставая свою плевательную бутылочку. Уже тогда над улицей нависло темное облако, на котором потом он и уплыл. — над казино, церковью, школой, прочь из города, страны, мира.

Они приблизились к школе — окна располагались слишком высоко, чтобы можно было заглянуть внутрь: миновали церковь, выстроенную в грозном стиле, который вселял страх перед Всевышним. Подойдя к казино, Анна, шедшая чуть позади, остановилась. Ее взгляд скользнул по фасаду вверх, до витражного стекла, а затем спустился вниз, к двойной лакированной двери с медным звонком и маленькими решетчатыми окошками. Куда бы она ни бросала взор, он отскакивал рикошетом. Здание не впускало ее внутрь, отрицая тот факт, что когда-то она там дышала, заполняла пространство своими мыслями и чувствами, что там жили Лотта и отец. В этих стенах когда-то теплилась жизнь ее семьи, теперь же они служили непреодолимой преградой между Анной и теми, кто обитал там сейчас.

— Улицу заасфальтировали, — сказала она с отвращением. — Раньше здесь лежали булыжники.

Они двинулись дальше, как если бы это была самая обычная улица в самый обычный день. Светило солнце, стояла зима, 1936 год подходил к концу, а 1922-й канул в Лету. Первые шесть лет ее жизни и люди, которые принимали в ней участие, исчезли без следа, ничто не напоминало об их существовании.

Стерлась с карты ее сознания и деревня на реке Липпе. Дядя Генрих не давал о себе знать, и Анна тоже ему не писала. Лишь Якобсмайер время от времени получал от нее весточку. Когда ей исполнился двадцать один год, суд вызвал ее для подписания заявления, официально освобождающего дядю Генриха от опекунства. То был длинный документ. Анна прочитала его по диагонали. Она понимала, что если поставит под ним свою подпись, то задним числом одобрит то, как дядя справлялся с опекунскими обязанностями. Соответствовало ли действительности написанное? Ее бросало то в жар, то в холод, читать дальше было невмоготу. Текст документа описывал чью-то другую жизнь. В растерянности она оторвала взгляд от бумаги. Чиновник, сидевший напротив нее за бюро в стерильном кабинете, нетерпеливо ей кивнул. Отчаянным росчерком пера она поставила свою подпись. Нынешняя Анна, пахнущая мылом и одетая в чистое городское платье, отложила ручку, швырнула документы чиновнику, поднялась и покинула здание. Спустившись по каменным ступенькам, она направилась в город — город, который надлежало возвести заново на осевшем фундаменте ее воспоминаний.

Не успели высохнуть чернила на аттестате, как ее уже взяли на работу. Она поступила на круглосуточную службу (с одним свободным воскресеньем в две недели) в семью Штольцев, проживавшую на востоке города, в районе небольших вилл, вблизи промышленного комплекса «Байер», где Штольц работал в химической лаборатории. Она не имела ни малейшего понятия, что значит быть горничной, которая органично вписывается в жизнь семейства работодателей. Ее намерения взять в свои руки управление хозяйством в доме Штольцев в первый же день развеялись как дым — здесь действовало четкое разделение властей на законодательную и исполнительную. Первая, в лице фрау Штольц, внедрила своего рода фабричную систему быстрого и эффективного ведения домашних дел. В течение девяти лет ее замужества на вилле каждое утро вытирали пыль с плинтусов; по вторникам в половине третьего гладили рубашки, а по субботам в девять утра мыли окна. Она до секунды просчитывала время, затрачиваемое на каждый вид деятельности. Составные части программы без промежутков сменяли друг друга, так что исполнительной власти едва удавалось перевести дух. Как в немом фильме, Анна торопливо переходила от одной задачи к другой. Когда однажды она смахивала пыль с плинтусов кисточкой из свиной щетины, в дверь позвонили. Сунув кисточку в карман фартука, она отворила дверь, после чего поспешно возобновила свое занятие — заминка не была включена в программу. Во время ежедневной инспекции фрау Штольц прошлась указательным пальцем по полуметровому куску плинтуса, пропущенному Анной в результате непредвиденной задержки: