Тесса де Лоо - Близнецы

— Не понимаю, — настаивала Лотта, — они же положили конец войне.

— О чем ты говоришь! Эти жвачные животные, лоботрясы, призванные прямо из Техаса?!

— Они могли быть до этого в Нормандии… — резко возразила Лотта.

— Эта кучка американцев? Допустим, они помогли выиграть войну. Но англичане, французы, русские — подумай о том, что они сделали!

— Многие американцы тоже были убиты.

— Ах ты, господи! — Анна с саркастичным видом облокотилась на спинку стула. — Сейчас заплачу. Что значит несколько тысяч американцев по сравнению с миллионами погибших?

— Дело не в цифрах.

— У вас, голландцев, свое представление об этом. А у нас свое. Тебе придется с ним считаться. Они внушали нам отвращение. Нам, у которых за плечами были шесть лет войны и двенадцать лет диктатуры. И тут приходят эти невежды, бездельники без царя в голове, прямо со своих ферм. Эти высокомерные, напыщенные ковбои с Дикого Запада, разбогатевшие на золоте. И что это вообще за люди? Триста лет они сидят, окопавшись на своей земле, после того как истребили индейцев. И это все? Может, я не права?

— Ни один народ не лучше и не хуже других, — сказала Лотта дрожащим голосом, — тебе как немке следовало бы это уже уяснить.

— Но они просто-напросто глупее, — крикнула Анна, — полное бескультурье!

— И среди них есть интеллектуалы.

— Тончайший слой. Взгляни на массу.

— Такая же масса, как у нас, и как у вас. Изначально это были выходцы из Англии, Германии, Голландии, Италии…

— Отбросы общества. Посмотри, во что они превратились!

— Это были нищие эмигранты, не имевшие будущего в Европе.

— Хорошо, хорошо, ты права… — Анна подняла руки в знак смирения, — тогда я спокойна…

Они сидели друг против друга, точно собаки, переводящие дыхание посреди драки. Лотта отвела взгляд и уставилась в окно — лицо сестры ей вдруг стало невыносимо. Жгучее враждебное чувство парализовало язык. Ее собственная критика в адрес американцев — по поводу антикоммунистической «охоты на ведьм» Маккарти, ку-клукс-клана, вьетнамской авантюры, президентских выборов — вдруг трансформировалась в сильнейшее желание защищать их всеми средствами. Но Лотта не произнесла больше ни слова. Она впала в уныние. Две разные планеты, сказала она сама себе, две разные планеты.

Анна заметила, что ее пылкость возымела обратный эффект. Она проклинала себя за свою откровенность. Пытаясь разрядить атмосферу, она сказала:

— Ты голландка, у тебя иная точка зрения. Я не хотела иметь ничего общего с этим сытым и самодовольным народом. Наши солдаты падали от голода и болезней, они потеряли родину, потеряли все, они были моими товарищами. Тебе не понять, ты не выхаживала немецких солдат в лазарете. Окажись ты на моем месте, ты бы думала точно так же.

Это был последний удар — Лотте заткнули рот, даже протестовать ей уже запрещалось. Анна неумолимо продолжала свою тираду, словно учительница, с бесконечным терпением по сто раз вдалбливающая одно и то же отстающему ученику.

— Но они ведь освободили вас от нацистской диктатуры… — бросила Лотта, собрав остатки сил.

— Ха… — Анна с циничной улыбкой перегнулась через стол, — уж не полагаешь ли ты, что они пришли специально для того, чтобы нас спасти? Они украли у нас наших ученых и увезли их в Америку: химиков, биологов, атомщиков, военных профессионалов. Бывшие агенты гестапо, такие, как Барбье, были завербованы ЦРУ. И ты призываешь считать их освободителями. Из Гитлера и его войск СС они сделали козлов отпущения, а генералы вермахта, на совести которых была гибель миллионов солдат, так и не понесли наказания. Их считали джентльменами. Любой, объявляющий войну по всем правилам и стоящий во главе армии, — джентльмен. Подумай о судьях, подписывавших смертные приговоры и отправлявших людей в концентрационные лагеря, — большинству из них все сошло с рук.

— А как же Эйхман?

— Это заслуга Визенталя.

Лотта слушала и не слушала. Аргументы сестры показались ей знакомыми; странное чувство дежавю рассеяло ее внимание. Где она уже слышала это? В голосе Анны она пыталась уловить чей-то другой голос. И вдруг поняла: отец относился к американцам с такой же ненавистью. В течение многих лет. Это началось сразу после войны под влиянием харизмы Сталина и продолжалось после его разоблачения уже по собственной инициативе. Янки!

Освобождение: не только от вражеской оккупации, но и от страха. Непрекращающийся ни днем, ни ночью страх стал почти осязаемым после своего исчезновения. Ему на смену пришла всеобщая эйфория, длившаяся, однако, недолго, — время от времени страх совершал свои последние вылазки.