Патрик Рамбо - Кот в сапогах

Мысли о выгодном браке продолжали остро волновать генерала. Коль скоро он ценил свое новое положение, больше не могло быть речи о том, чтобы жениться на увядшей комедиантке, хотя бы и богатой, и он покинул мадемуазель де Монтансье. Она же цеплялась за него, поверив брошенным на ветер клятвам, надеялась, что сможет ускорить брачную церемонию, строила планы на «буудущее», ибо в ее устах звук «у» звучал весьма протяжно. Баррас охотно взял на себя роль посредника. Навещая Буонапарте в его дворце, он сообщал:

— Мадемуазель де Монтансье приглашает вас на ужин.

— Сегодня вечером? — с оттенком иронии усмехался генерал.

— Сегодня вечером.

— Это невозможно! Я весьма польщен, гражданин депутат, но у меня совсем нет времени.

И указывал на кипу доносов, еще не подвергнутых въедливому изучению.

Баррас настаивал:

— Тогда завтра?

Назавтра Буонапарте вновь заставлял себя упрашивать.

— Тебе что, теперь и поужинать некогда? — спрашивал Баррас. Его эта ситуация забавляла.

— Я весь в делах службы, у меня и часа свободного нет, я почти не сплю, едва успеваю перекусить, да и то лишь когда удастся выкроить время.

— А если в половине шестого? — Баррас продолжал наседать.

— Если это приказ, я повинуюсь…

Итак, генерал, вздыхая, отправлялся к Монтансье в ее обширные покои, расположенные над Шартрским кафе. Во время трапезы он оставался угрюмым. Баррас поддразнивал его, старая актриса жеманилась:

— Дорогой генерал, вам не нравится жареный гусь?

— Нет, это прелестно…

— Что именно? Мадемуазель или гусь? — усмехался Баррас и отрезал себе толстый ломоть жаркого.

— И то и другое по-разному, — отвечал Буонапарте, чувствуя себя загнанным в капкан и не имея ни малейшей охоты изощряться в остроумии.

Тут ему на выручку подоспел лакей:

— Капитан из его штаба ждет генерала Буона-Парте в прихожей. Он сказал, что дело важное.

Генерал вскочил и стал натягивать перчатки:

— Дорогая мадемуазель, гражданин депутат, вы сами видите, я не лгу. Достаточно мне уйти, как меня тотчас же требуют обратно.

— Мне кажется, в Париже сегодня все спокойно, — заметил Баррас, не поверивший ни единому его слову.

— Секционеры еще доставляют беспокойство.

— В самом деле? Но ведь их разоружили.

— Как мне известно, среди них есть неукротимые, и мне, чтобы добиться нашей цели, нужно поспевать везде.

— С пустым животом? — опечалилась Монтансье, взглянув на генеральскую тарелку.

— Работа, доверенная мне Конвентом, прежде всего. Но я вернусь.

В прихожей, где его поджидал Жюно, он, надевая свой редингот, вполголоса проворчал:

— Долго же ты копался.

— Сейчас половина седьмого, генерал. Мы так и договаривались.

— А мне показалось, что этот несносный ужин длился целую вечность! Только и ждал, когда ты явишься меня освободить.

Они сели в экипаж, предоставленный в распоряжение Буонапарте, и приказали везти их к ресторану Аршамбо, где макароны в пармезане умели готовить в точности так, как любил генерал. Никаких других забот в этот вечер у них не было. Репрессии, которым подвергли мятежных роялистов, были умеренными. Военные суды заседали в церкви Святого Роха, в монастыре Дочерей Святого Фомы, в здании Французского театра, но почти все смертные приговоры были вынесены заочно. Лафона де Суле, правда, гильотинировали на Гревской площади, но потому, что он оскорбил своих судей, равно как и Леметр, журналист, который вел переписку со шпионами графа д'Антрега. Прочие возвратились к себе домой, их адреса были известны властям, но их не беспокоили. Даже барон де Батц, знаменитый заговорщик, вернулся в свою мансарду второго этажа, что в доме 31 по улице Вьё-Огюстен. Конвент задумал отменить смертную казнь, он курировал работу над этим декретом и всячески поощрял снисходительность судов. Граф де Кастеллан, приговоренный заочно, не прячась, вел в Париже обычную жизнь, а когда ночной патруль остановил его, требуя удостоверение личности, ответил игриво: «А, черт возьми, это же я, тот самый заочный Кастеллан!» С тем и продолжил свой путь.

Выйдя из ресторана, Буонапарте и Жюно прошлись по бульварам. Там царило полнейшее спокойствие. Национальных гвардейцев повсюду заменили военные, да и ночная прохлада отбила у парижан охоту фланировать под акациями, чья листва уже совсем порыжела. Просторные сводчатые залы особняка Генерального штаба, примыкавшие к большой мраморной лестнице, напоминали оружейный склад: секции были разоружены, изъятие оружия у частных лиц продолжалось по всему городу — и вот конфискованные сабли, ружья, шпаги грудами лежали на плитах пола под охраной решеток и часовых, стоящих столбом в свете пристенных факелов.