Грэм Джойс - Как подружиться с демонами

У него опять такой вид, будто он сбит с панталыку. Да, кивает он и глядит по сторонам, как будто ждет подкрепления или еще чего-то.

— Ты из какого подразделения?

— Подразделения?

— Из какой боевой части?

Он мотает головой, показывая, что не понимает.

— Ты иракский солдат?

Нет, мотает он головой.

— Я беру тебя в плен. Это понятно? В плен.

Когда я так говорю, он отшатывается. В смысле, резко дергает головой назад, как будто удивлен. Откидывает с лица шемаг и улыбается.

— В плен, — повторяю я.

Он опять выглядит озадаченным. Такое выражение лица я, бывало, видел у людей после контузии. Может, думаю я, он контужен и вдобавок заблудился? Видно, что бедняга толком не понимает, где находится и в какую переделку попал. А может, он умственно отсталый?

Наконец он показывает на мину под моим ботинком:

— У тебя неприятности.

Его английский очень хорош, но говор невнятный, как будто ему песок в горло набился.

— Это моя забота, не твоя.

Араб снова пытается встать.

— СИДЕТЬ!

Он падает на песок и широко разводит руками:

— Я пытался придумать, как бы тебе помочь.

— Я же сказал, что сам о себе позабочусь. Мои люди уже на подходе.

Он смеется. Очень громко.

— Кто-кто? Кто на подходе?

Я врубаю рацию и делаю вызов. Все еще глухо, одни помехи. Сурово смотрю на араба:

— Ты сам откуда?

Он снова оглядывается вокруг, смотрит во все стороны. Хотя в радиусе двадцати ярдов ничего не видать из-за пыли.

— Я не знаю.

— Ты не знаешь? Было темно, когда выходил, да?

— Не понял.

— Не бери в голову. Шутка.

— А! Шутить полезно… в твоем затруднительном положении.

— Где научился английскому?

Он чешет подбородок:

— Не помню.

— Ты чертов клоун или ишак, а?

— Иншалла.

Я задаю эти вопросы лишь затем, чтоб было ясно, кто здесь хозяин; показываю ему, что у меня все под контролем. Хотя, учитывая мое положение, я сам не очень-то в это верю, да и араб, судя по всему, тоже.

— Как тебя звать? Имя?

Он смотрит в небо:

— Ты все равно не сможешь его произнести.

— А я попробую.

— Их много. И многие не любят повторять их вслух.

Говоря это, он смотрит на меня единственным глазом, и у меня аж мурашки по коже. В смысле, будто рябь пробежала, как по песку, когда ветер дует.

— Чертов клоун, — повторяю я.

Следующие полчаса мы молча пялимся друг на друга. Бросаю взгляд на часы: я стою ногой на мине уже семь часов. Скоро стемнеет. Араб неподвижен. Но есть в нем что-то такое, что меня пугает. А ведь это я с пушкой, не он.

Он нарушает молчание:

— Возможно, тебе стоит еще раз пошутить.

— Зачем?

— Чтобы легче стало. Веселее.

— Возможно, мне стоит пульнуть тебе в голову? Вот повеселимся-то.

— Тогда как же я смогу тебя выручить? Я все ломаю голову, как тебе помочь, но больше пока ничего не придумал. И ты зря недооцениваешь силу легкости. Положение у тебя тяжелое. Поэтому так важно быть легким.

— Прости уж, но мне сейчас как-то не до шуток — даже и не знаю почему.

— Война, в гуще которой ты оказался, — внезапно заявляет араб, — это лишь часть другой, большей войны: между легкостью и тяжестью. Именно сила тяжести удерживает твою ногу в этой ловушке. Легкость — вот что возвысит тебя над ней.

Я презрительно ухмыляюсь:

— Уссаться можно, чалма ты фигова.

Он удивленно таращится на меня единственным глазом:

— Я не понял этого выражения.

— Да? Ну и пошел тогда.

Я снова пытаюсь выйти на связь. Начинаю подозревать, что сели батарейки. Статические помехи так достали, что хочется зашвырнуть рацию подальше в песок, но я беру себя в руки и по-прежнему держу глумливого араба на мушке. Меня мучит жажда. Мне нечем дышать из-за набившейся в горло пыли, а еще срочно надо поссать.

Сведенной ноге совсем хреново. Я ее больше не чувствую; кажется, малейший порыв ветра может сдуть ее с мины и распрямить пружину. Хуже того, непроизвольно дергается икроножная мышца. Рубашка и штаны пропитаны потом. Впервые за все это время я спрашиваю себя, долго ли еще выдержу. Рано или поздно я могу забыться и убрать ногу. Я переношу весь свой вес на мину и начинаю осторожно притопывать свободной, левой ногой, чтобы восстановить кровообращение.

Толку от этого немного. Мне приходится повозиться, чтобы вытащить член из штанов и отлить на песок. При этом стоя одной ногой на мине и целясь из автомата в араба. Он с интересом наблюдает за этим упражнением. Моча на песке пенится и шипит. Наконец мне удается спрятать свой инструмент обратно. Уф, умаялся.