В этом она вся. Умирая от рака, беспокоится о других. Мне вдруг стало стыдно.
— Не плачь по мне, Уильям! Мне только хуже станет.
— Хочу плакать и буду, черт побери! — воскликнул я.
Она снова обняла меня, и мы простояли так довольно долго. Наконец она меня оттолкнула и сказала, что ее ждут дела, еще полно работы. Я еще раз поцеловал ее и придирчиво осмотрел ее каморку. Никаких следов. Ни единой бреши, ни малейшей зацепки для бесовских сил. Слишком уж яркий свет она источала. Отпугивала их сияющим белым пламенем, которое в конце концов выжгло ее изнутри.
Едва я вышел, ко мне опять пристала изоляционная девушка. Вынув изо рта тонкую самокрутку, она сделала еще один заход:
— Эй! Когда будет четыре часа? Эй!
— Когда ты заткнешь хлебало! — рявкнул я.
Она возмущенно выпрямилась.
— Нельзя же так! — заорала она мне вслед. — Разве так можно?!
Шагая по Блумсбери в Холборн, чтобы встретиться с Эллисом, я уже и так был на взводе. Я злился на Эллиса, да и на всех и вся в этом дерьмовом мире. Я размышлял о своем черством сердце и об этом огромном городе-столице, в котором не за кем идти и некем восхищаться. Наше правительство — жулики, обманщики и беспринципные плуты, чья единственная идеология — цепляться за власть; капитаны нашей торговли — волки, пирующие на крови и костях; наши религии охотятся на маленьких детей и потчуют нас кошмарными сказками; пресса и телевидение скармливают нам яд потребительства — мерзкого обрюзгшего червя, пожирающего собственный хвост; футбольные герои бьют своих жен и насилуют девушек; кинозвезды и модели — наркоманы и пьяницы; поэты несут невнятную чушь.
Я в ярости! Я в бешенстве! Я негодую, когда вижу, как попусту растрачиваются жизни простых людей. По всей стране жизнь молодых мужчин и женщин, слабых, как я, проходит под илистой мутью наркоты, запрудившей микрорайоны с муниципальным жильем; бездомные шастают как призраки; люди обжираются до потери пульса и подсаживаются на телевизионную пошлятину; мальчишки-солдаты жертвуют собой в пустынях ради амбиций безумных богачей. Я негодую! Я плачу! Не могу видеть, как дешево ценится жизнь! И когда я барахтаюсь в гуще этих лидеров, которые никакие не лидеры, этих бесов, сокрытых в душах мужчин и женщин, у меня есть только одно противоядие — моя человечность и мой гнев.
Бесы питаются нами, куда ни глянь. Причмокивают, упиваются. До жути неторопливо пережевывают. Только иллюзия любви сулит защиту, да и та трещит по швам. И я знаю, что даже Ясмин, которая пришла ко мне под маской любви, населена беспощадными бесами и лишь дразнит меня ложной надеждой.
Словом, когда я подходил к пабу «Ситти-оф-Йорк», одному из старейших лондонских постоялых дворов, где собирался встретиться с Эллисом, я весь кипел. По слухам, в этом пабе… Да ну, к черту слухи, просто сам Эллис выбрал это место — большой сумрачный зал с барной стойкой, разбитый на тесные клетушки со столиками. Признаться, мне сложно вообразить человека, который захотел бы уединиться с Эллисом в тесной клетушке. А еще меня грызла мысль о том, что однажды он сидел так с Ясмин.
Эллис меня уже ждал.
— Билли, — сухо, иронично и утонченно сказал он, взмахнув пустым стаканом, — мне один большой виски. И не жалей льда.
Подлинная цель этой встречи состояла в том, чтобы отвлечь Эллиса от «Гордости и предубеждения». Я собирался осторожно выпытать у него, какие антикварные книги он хотел бы приобрести в будущем, а затем, возможно, «подыскать» ему нужный экземпляр; кроме того, я мог заронить в его голову пару названий книг, которые, как мне якобы известно, появились на рынке. То, что сказала Антония, спутало мне все карты, и теперь общество Эллиса казалось особенно противным. Но я должен был обхаживать его, чтобы не упустить сделку и погасить заем, который взял для «Гоупойнта».
— Ну ты и прохвост! — сказал он, когда я поставил его скотч на стол. — Ты и твой узкоглазый педик. Эй, ты лед забыл!
Я взглянул на него, приподняв бровь. Мало того что он дрянной стихоплет, так еще и расист-гомофоб.
— Классный пиджак, Эллис. Армани?
Он пожал опиджаченными плечами:
— Как долго вы собирались это продолжать? Ваша парочка?
— Годами, наверное, если бы кто-то не сдал нас.
— Да уж, не повезло. — Он отвел взгляд, чтобы глотнуть виски. — Жаль, что шило вылезло из мешка.
Я уставился на него. Неужели он не догадывается, что я знаю, кто навел на нас журналиста?
— Понятия не имею, как им удалось нас раскрыть. А потом они еще откопали черновики в моей мусорке.
Читать дальше