Грэм Джойс - Как подружиться с демонами

Все это время я изучал свой поддельный манускрипт. Кроме того, я нанес несколько подготовительных визитов на чердак. Дверь была заперта, но я ведь знал, как пробраться внутрь.

На чердаке было жутко и затхло. Всякий раз, когда я отгибал панель, очередная порция свежего воздуха просачивалась сюда со вздохом отчаяния. Я заново начертил мелом пентакль, расставил на вершинах звезды подсвечники и керамические блюдца для соли, сандала и всего прочего. На голову козла меня не хватило. Я понятия не имел, была ли она необходима для ритуала или служила только украшением.

На третий день я слег с тем самым гриппом, о котором солгал Мэнди. Мысль о том, что я сам накликал на себя заразу, была неприятной, но я понимал, что это правда. Тем не менее, больной или здоровый, я должен был довести дело до конца. Наступила пятница, и другого шанса в ближайшее время не предвиделось: по выходным в Лодже всегда кишмя кишел народ.

Ночью, стоило закрыть глаза, на меня наваливался кошмар о каком-то всеобщем кровавом побоище, так что я толком не выспался, зато встал задолго до того, как другие студенты потянулись в столовую на завтрак. Поставил на стол зеркало и придирчиво осмотрел себя. Я намеревался состричь волосы, а затем тщательно обрить череп. На этот счет в источниках имелись самые строгие предписания. Учитывая, что творилось тогда у меня в голове, я хотел принять все меры предосторожности и выполнить инструкции до последней запятой.

Однако в последнюю минуту меня вдруг охватила странная решимость, своего рода покорность неизбежному. Теперь я был вполне убежден, что все эти ритуалы — мишура, не более чем гимнастика для ума. Я чувствовал, что мне это больше ни к чему. Казалось, я уже так прочно связан с потусторонними силами, что могу просто сесть и ждать, когда они сами ко мне заявятся.

Едва услышав, как последний жилец Лоджа захлопнул за собой дверь, я переоделся в толстый шерстяной халат. У меня раскалывалась голова, так что я принял три таблетки аспирина, запив их полным стаканом виски. После чего поднялся на чердак.

Скорее всего, наверху был жуткий холод, но из-за горячки я почти не замечал его. Я зажег свечи, расставленные на вершинах пентаграммы, и прикрепил свою фотографию на то место, где раньше висели снимки пяти девушек. Затем, скрестив ноги, уселся на пол в центре пентакля.

Видите ли, всю эту возню со свечами я проделывал только для проформы. Я больше не доверял импровизациям из своего фальшивого манускрипта. Я собирался вызвать эту сущность — чем бы она ни была — исключительно силой мысли. И если я планировал читать кое-какие заклинания, то лишь затем, чтобы ни на что не отвлекаться и не уснуть.

Я не захватил часов, но где-то в городе церковные колокола глухо пробили девять, и в ту же минуту я начал повторять про себя заклинания, или даже магические формулы, которые то ли откуда-то позаимствовал, то ли составил сам, не помню. Я знал, что самое главное — непрерывность; хотя мне разрешалось ненадолго остановиться — скажем, чтобы глотнуть воды, — однако любая более существенная заминка могла отбросить меня к самому началу. Я рассуждал так: если у Фрейзера все получилось, то по причине, которая не имела отношения к настоящему ритуалу, даже существуй таковой в действительности. А значит, по этой же причине все должно было получиться и у меня.

Я собирался использовать прием, который называется «ключ». Я не сам его изобрел; упоминания о нем попадались мне как минимум дважды. Долгие часы удерживать внимание на одном предмете — очень непростая задача. Хочешь не хочешь, непременно собьешься с фокуса, растеряешься, а то и вовсе на мгновение позабудешь, что ты вообще тут затеял. Чтобы заполнить или предотвратить такие провалы, как раз и нужен ключ вроде того, что я для себя сочинил, — числа пять, шесть и семь на разных языках. Пять — это число Человека; шесть — число Ада; семь — Рая. Я мог произнести эти цифры по-гречески, на латыни, на иврите, по-французски, по-немецки и, само собой, по-английски. Когда мысли начинают блуждать, сбиваясь с начертанного пути, стоит только мысленно ухватиться за ключ — и ты прямо-таки слышишь, даже ощущаешь, как где-то в немыслимых далях с лязгом отворяются двери космических масштабов.

Funf, sechs, sieben.

Этот метод настраивает мозг на верный ритм; а то, что счет идет на разных языках, помогает выйти из транса, который наступает неизбежно, но может испортить все дело.

Pende, exi, efta.

Всякий раз, когда я чувствовал, что меня сносит в сторону, этот трехтактный отсчет служил мне спасательным тросом. Точкой опоры. Глотком свежего воздуха. Своего рода числовым амулетом.