Петер Эстерхази - Harmonia cælestis

В Буде с огромной помпой меня посетила делегация германского военного флота, чтобы убедить в эффективности морской блокады. (Они знали, что я возражаю и только Тисе удалось в свое время отговорить меня от выступления по этому поводу в парламенте. Тиса был тоже против, но это знал только я.) Раскатав передо мною огромные разноцветные карты, они опустились возле них на колени, я этого делать не намеревался. Позже Барци сказал мне, что я был прав, венгерский премьер-министр не должен вставать на колени. На что я ответил, что остался стоять как частное лицо, у которого просто болят колени.

Они показали на карте, где они блокировали Средиземное, Северное и Балтийское моря, Ла-Манш и пролив Св. Георга. Я наивно спросил у них, а что же с той частью, что простирается от Бордо до Бреста. Они только головами трясли. Зная все, что случилось позднее, — троекратное „браво“!

К августу пришло время моей отставки (чтобы во время осенней сессии можно было сформировать консолидированное правительство). Я, среди прочих, упомянул графа Куно Клебельсберга, зная, что в правительстве Тисы он был статс-министром. Тиса ничего не ответил и повернулся к окну. Он молчал. Я тоже. Наконец он сказал:

— Нет, он не годится.

Мое молчание переросло в изумление. Тогда он медленно, как будто собирался высказать что-то очень важное, некий неопровержимый аргумент, произнес:

— Ты знаешь, что он со мной сделал? — Бедный Клебельсберг… Я представить себе не мог, что такое он мог сотворить с Тисой. Тот наконец отвернулся от окна.

— Целый год он держал меня в заблуждении, заставляя думать, что он кальвинист!

Действительно, причина серьезная; преемником моим стал другой человек, несмотря на то что в июне он меня бросил (Андраши), но, возможно, король учитывал именно это.

Поскольку из-за политических беспорядков и постоянных визитов на фронт его величеству трудно было выбраться в Пешт, я неоднократно выезжал к нему в Рейхенау и Баден. (Вторым классом, чего многие не то что не могли понять, но ставили мне в упрек. Вагоны второго класса идут точно туда же, отвечал я им. Из-за этого я прослыл скупердяем.) Чтобы не привлекать к себе внимания, после Брукка я сходил с поезда и на автомобиле ехал ко двору. При дворе секретности было мало, так что многие вещи, которые мне должны были быть известны как премьер-министру, я узнавал там. Например, сведения о сепаратных переговорах с французами, которые велись при посредничестве графа Ревертера и принца Сикстуса».

Однажды в начале 1960-х мы провели каникулы у графа Николаса Ревертера-младшего, который был избран очередным «квазипровинциальным кузеном, ответственным за наш летний отдых». Нетронутые красоты Штирии, стремительная речка в ущелье (по которой мы катались верхом на надувном матрасе, что, как мне кажется, было небезопасно, но тетушка родственника со смехом подбадривала нас, соревнуясь с нами по суше на своем джипе), дикие заросли, не виданные доселе высоченные горы, скалолазание (однажды нам удалось спихнуть со скалы огромный, размером с бочку, валун, который, как мячик, игрушка неведомых великанов, понесся в долину, подпрыгивая все выше и выше, пролетел через мирно пасущееся внизу коровье стадо и, круша все на своем пути, метеором врезался в стаявший на противоположной стороне лес. Мы перепугались. Хорошо, что вокруг не было ни души. На вершине такой горы или целого горного хребта очень остро чувствуется одиночество и невольно приходят в голову мысли о близости к небу. В глухой тишине, воцарившейся после низвержения камня, мы с братом, не сговариваясь, стали на колени и покаялись в том, что сотворили этот «роллинг стоун»; но покаяние почему-то не удалось, мы все равно чувствовали себя виноватыми в том, что испортили гору.)

А замок! Пытаясь воспроизвести врезавшийся в детскую память образ, я вижу перед собой не здание. Живыми остались только детали: какие-то комнаты, залы, часть коридора, не связывающего помещения, а оставшегося в памяти отдельным фрагментом. Весь замок как бы растворился во мне: покои, приступки, церемонно спускающиеся куда-то ступени, узкие винтовые лестницы, во мраке которых люди кружатся, как кровь в жилах. Комнаты в башенках, высоко вознесенные балконы, неожиданно открывающиеся веранды, на которые можно протиснуться через узкую дверь, — все это живо во мне до сих пор и будет жить вечно. Образ этого замка как бы упал в меня с высоты и, обрушившись, развалился на части.