Петер Эстерхази - Harmonia cælestis

Привалившись плечами друг к другу, мы продолжали пересекаться. Иссякли мы почти одновременно, в чем тоже был элемент деликатности, я полуобернулся к нему, он — ко мне, и мы прикоснулись друг к другу. Нечто вроде беглого поцелуя. Дружеского рукопожатия. Для меня, видимо, было важно, что о своем органчике я мог думать как о независимой от меня личности, самостоятельном существе, возможно, и симпатичном, но за которое руку на отсечение я не отдал бы, не стал бы за него отвечать, во всяком случае головой, а если и стал бы, то как за товарища, с которым мы в общей компании.

Барань такими вопросами явно не мучился.

— А сика у тебя что надо, — бросил он, сказав это так, как будто я был девчонкой, и мне это понравилось, я почувствовал в этих словах что-то лестное.

Дедушка моего деда, тот самый много раз упомянутый уже карлик, верный человек императора Франца Иосифа, был на короткой ноге с братом последнего, несчастной судьбы императором Максимилианом (или, проще, Максом), который, вняв долгим увещеваниям Наполеона III, принял мексиканский трон, после чего французы бросили его на произвол судьбы, он героически сопротивлялся, но в 1867 году, как раз в год австро-венгерского Соглашения, был расстрелян мексиканскими республиканцами. Однако еще до того его навестил мой прапрадед, и хотя антрекот а-ля Эстерхази (точно так же как улица Пушкина, бывшая Эстерхази) был назван не в его честь, аппетитом он отличался отменным. Но Мексика подкосила даже его. И дело было не в местных деликатесах — гастрономических приключений мой прапрадед никогда не чурался, ни черной, обугленной кукурузы, ни обжаренных гусениц, по вкусу и консистенции столь неожиданно напоминавших родные шкварки и позволявших весело — ибо в этом неожиданном совпадении было что-то забавное — наводить мосты между дальними континентами… дело было не в этом, а, быть может, в способе приготовления? в своеобразных центральноамериканских представлениях о гигиене? или в желудочной флоре? может быть, подкачали старые добрые венгерские бактерии в непривычной для них обстановке? — как бы там ни было, на следующий день мой прапрадед не мог проглотить ни куска. Потерял целых пять (!) килограммов. Что в прошлом веке было сущей трагедией — не то что в наши гнилые, лишенные всяческого катарсиса диетические времена. В свое время похудеть для настоящего венгра считалось позором!

В первый день его пребывания в честь него был устроен роскошный банкет, после чего он также посетил непременный понедельничный салон (Montagempfang) императрицы Шарлотты, да и вечер провел бок о бок с «малышкой Кобург» (как саркастично называла ее свояченица, наша королева Эржебет). Наконец наступил момент, когда он почувствовал необходимость облегчиться. Пышно одетый слуга повел его за собой. Место, куда его привели, поразило прапрадеда, хотя обставлено оно было весьма изысканно, испанское барокко, золоченые ручки, фаянсовые тазы, арки, пальмы. Поначалу он ничего не понял, поскольку общественный туалет видел впервые в жизни. И хотел уже было с негодованием развернуться, но нужда есть нужда.

Но и это еще не все. Рядом с писсуаром стоял мальчишка с дамастовой салфеткой в руке. Похоже, метис. (Как трогательно и естественно, что в этой стране, как в Норвегии для обозначения различных состояний снега, есть слова для любых вариантов mischung [89] Смесь, помесь (нем.). — существует таблица, состоящая из шестнадцати клеток, в каждой клеточке нарисованы три фигурки, мужчина, женщина и их отпрыск. Метис — это помесь испанца и индианки, кастицо — сын метиса, мулат — потомок испанки и мориско, есть также чинно, лобо, а также хибаро — потомок мужчины-лобо и женщины-чино, дальше следует альбаросадо — ребенок мулатки и мужчины-хибаро, чей сын зовется камбухо, а сын последнего — самбайго. В предпоследней клеточке нарисованы мужчина-тентеэлейре и женщина-мулатка, на чьем потомке словесный запас неведомого составителя иссякает, и он называет его «нотеентиендо», то есть «не понимаю»…)

Присутствие мальчика ничуть не смутило родственника — смотреть сквозь прислугу не считалось даже высокомерием. Но когда он закончил и, как обычно, столкнулся с щекотливой проблемой последних капель (лгут мужчины, которые утверждают, что с этой проблемой справляются без труда, такое бывает только в романах, да и то если автор — женщина), мальчик стремительно подскочил к нему, почти ребенок, хотя его темная, с бронзоватым блестящим отливом кожа обманчиво набавляла ему лета, и еще до того, как белый барин успел что-либо предпринять, неподражаемо мягким воздушным движением отер его старого балуна.