Мой загадочный малорослый пращур, будучи послом в Ватикане, смог договориться о заключении нового конкордата между Австрией и Священным престолом, что считалось, как утверждают, настоящим дипломатическим прорывом. Возможно, поэтому Франц Иосиф хотел поручить ему ведение иностранных дел, но дед моего деда, не любивший вокруг себя суеты, отказался от предложения, оставшись министром без портфеля, и до заключения австро-венгерского Соглашения заправлял внешними делами двора в качестве «серого кардинала». Австрией правило тогда «правительство генералов», которые только и ждали, как бы начать войну. Бисмарк тоже искал тогда повода для войны против Австрии, каковой вышеупомянутые генералы с удовольствием ему предоставили. Неведомо почему, они никак не могли, да и не желали договориться относительно Шлезвиг-Гольштейна. Результатом стало побоище при Кёниггреце, более известное как битва при Садовой, решившее дело в пользу пруссаков. После чего генералы распространили слух, что за войну ратовал мой мудрый низкорослый предок, который, будучи закоренелым католиком, на дух не терпел протестантской Пруссии. Что правда, то правда, но это уж чересчур.
Он почти никогда ничего не писал и даже с Министерством иностранных дел общался через посыльных. Можно сказать, он приложил все силы, чтобы уничтожить свидетельства в свою пользу. (С некоторым преувеличением говоря, за всю жизнь он садился за письменный стол лишь дважды: в возрасте двадцати лет вел дневник о поездке вместе с матерью и старшими сестрами в гости к Карлу X, о посещении Трианона, который тогда был всего лишь дворцом с живописным пейзажным парком, и проч., дневник пропал в 1944-м или 1945 году; точно так же, как и его любопытная бурная переписка со своим другом герцогом Рейхштадтским — сыном Наполеона, которого Меттерних держал на короткой привязи. Бодрость духа в Орленке, как назвал его в своей пьесе Ростан, поддерживал мой прапрадед.)
Успеху клеветнической кампании отчасти способствовало то обстоятельство, что мой предок окончил дни свои в Пирне, в клинике для умалишенных неподалеку от Дрездена. Господа эти, клеветники, чего только не писали о нем в своих мемуарах! Что он, например, поджег замок в Чакваре, а также что до того, как попасть в психушку, он избивал жену. Бред собачий! Но, естественно, за отсутствием письменных материалов унять этих «сказочников» было непросто.
А поджог, кстати, был. Он поджег занавеску, сбив локтем горящую свечу, которую, по обыкновению, подал барину его слуга, дед Менюша Тота, тоже Менюш Тот («в замке твоего дедушки имена собак и лакеев никогда не менялись, чтобы не надо было их вечно запоминать!»), короче, свеча была подана, чтобы барин мог после ужина раскурить сигару гамбургской фабрики «Г. И. Хёсс с сыновьями», которые регулярно, в последний четверг каждого третьего месяца, поставляли ему «Фишер и Зонненберг». (Счета, аккуратно перетянутые резиночкой, сохранились. Артефакт девятнадцатого столетия — счет с включением акцизных сборов!) (Как я прочел в уникальной книженции Ласло Берени «История спичек», господа при раскуривании сигар избегали пользоваться вонючими серными спичками, бывшими тогда в обиходе.) Что касается избиения жены, то, во-первых, пусть каждый сперва на себя посмотрит, а во-вторых, любой, кто когда-либо лицезрел живьем Марию-Поликсену принцессу фон Лобковитц (по-домашнему: Ксена), которая и вдоль и поперек намного превосходила своего благоверного — вот здесь шестьдесят процентов уместны! — тот только бы посмеялся над подобного рода слухами. Но лицезрели ее не все.
Относительно же расстройства психики скажем, что сегодня это назвали бы хронической депрессией. («Как может верующий человек впасть в депрессию?» — «Не перечь!») Мой дедушка был глубоко огорчен несправедливой оценкой исторической роли своего деда, превратным истолкованием его устремлений, тем, что заслуги его и успехи не ценили либо приписывали другим. Поэтому когда дед жил в Вене, он перерыл все архивы и нашел-таки доказательства, однако опубликовать их, к сожалению, не сумел, не успел. Он нашел письмо Ксены, в котором она писала сестре, что «Кёниггрец был ужасен, но еще ужасней, что теперь во всем обвиняют Морица Миклоша, хотя он был единственным, дорогая Луиза, кто выступал против этой войны. Но, увы…». Нашел дедушка ответ и на это «но» — в протоколах заседаний Совета Короны… Франц Иосиф заявил моему родичу, что его принуждают к войне, особенно давит Наполеон III. Он держит у моего виска пистолет, сказал император. На что мой прапрадед: Нам нельзя начинать войну с немцами, потому что в Италии тут же вспыхнет восстание, а мы вовсе не в том положении, чтобы воевать на два фронта… Вы уверены, ваше величество, что тот пистолет заряжен?
Читать дальше