Франц Иннерхофер - Прекрасные деньки

По дороге вниз и следующие два-три дня, когда он с Морицем чистил компостную яму, старуха не выходила из головы, она была не только почти глуха, но и едва могла ходить. Он подумал о многочисленных детях Бартля, кого-нибудь из них отец порой вспоминал по какому-либо поводу. В хлеву и на дворе по-прежнему грузили и запрягали. Потом они гнали лошадей через долину, боковым распадком, вдоль горных пастбищ, отвесных скал, крестьянских хуторов, луговин и снова вдоль скал, то пологой дорогой, то крутой, они жали и косили, обливались потом, после ужина сидели в хижине, уставясь на жаркие уголья очага, тщетно пытались уснуть на сенной подстилке, а если и удавалось, то их постоянно будили. Часа за полтора до полуночи приплелся Прош с коровами и, громко бранясь, начал загонять их в хлев. В половине третьего они с Фельбертальцем загремели в сенях ведрами и флягами и начали поднимать коров, охаживая их по бокам чем ни попадя, с криком:

— Вставай, говорят тебе, вставай!

Чтобы пресечь приставания Фельбертальца, Марию укладывали спать с поденщицей на сеновальчик. Когда внизу управились с сеном, пришлось подниматься на горные покосы, прихватив весь полевой скарб. Дорога местами была уж совсем крутой, трава — низкорослой и жидкой, всякая ноша — тяжелее обычной. На той стороне ущелья, высоко над скалами, какой-то упрямый крестьянин вместе со своими помощниками копошился на арендованном клочке земли. У него было уже семеро детей, все зачаты, главным образом, для этой цели.

Погода испортилась. Хозяин велел проложить гати, рассказывал по вечерам сказки и забавные истории: про одного не слишком бережливого пастуха, которого черт трижды перетащил через гору; про браконьера из восточного Тироля, про столоверчение, про исчезновение какого-то богатого скототорговца, про озорные пляски пастухов, про убийство обычное и особо подлое. Потом снова выглянуло солнце, и в один прекрасный день все было завершено, и ночью отправились в обратный путь. Не успело закончиться воскресенье, как вечером пришлось снова грузить и укладывать, чтобы поутру вновь подниматься на дальний надел.

Мария была слегка пристыжена: хозяева взяли ее в оборот из-за Фельбертальца, но ей зачлось то, что, по словам поденщицы, она поначалу и не помышляла пускать его в постель, а после пустила под обещание, что это в последний раз. Трава на склонах опять поднялась до щиколоток, верхний участок дальнего надела надо было косить только один раз. Большие конские оводы сменились свиными слепнями, маленькими и кусачими. Глядя на бочаги кое-где заболоченной местности, которых Холль особенно опасался, он вновь вспомнил гамбургского студента. Того угораздило плашмя грохнуться с воза в такую вот ямину, потому что лошади то и дело пускались вскачь. Каждый раз во время обеда студент бежал за своим фотоаппаратом, чтобы сделать групповой снимок, а это могло удасться только за обедом. Прочие городские помощники, студенты из Германии, сбежали ночью, отработав всего один день, а гамбуржец, которого хозяин выбрал в качестве шута, все еще держался.

Лофереру пришлось вступиться за Марию, так как Конрад без конца пинал ее сапогом в поясницу. Мария же раскраснелась и силилась смеяться, будто с ней заигрывают. Хозяин молча наблюдал. Потом все поехали есть, то бишь выуживать из кружек кузнечиков, молча глотать тошнотворный обрат и закусывать хлебом с топленым салом. От сапог Конрада попахивало потом. Два сенника и самый верхний фуражный сарай были уже набиты. Потом двинулись вниз: как-никак воскресенье. И не успело пробить двенадцать, как все снова были наверху, подбирали остатки, спали, а ранним утром перешли к южным склонам. Бартль снова поднялся наверх, но был еще слаб, то и дело выплевывал свою жидкую жвачку, он старался по возможности не попадаться на глаза хозяину. Бартль знал, что хозяин обходит луга снизу доверху и вот-вот подойдет, чтобы придумать еще какие-нибудь дела: отнести дрова к хижине, собрать камни в кучу, засыпать ямы на дорогах, выдирать кусты или еще что-нибудь.

Хозяин и впрямь появился. Он принес вязанку дров, бросил ее у двери и начал рассуждать о горных лугах. Можно было подумать, что это для него и лесосека, и каменоломня. По нему, так нет ничего лучше, чем весь век прожить на лугу, знать не зная, что там творится в мире, заготавливать древесину да камни тесать. Холль отыскал олений скелет, несколько раз взбегал на край обрыва, чтобы посмотреть на другую долину и подставить лицо ветру. Работа здесь, наверху, казалась ему забавой, но это длилось лишь несколько дней. Потом все перебрались вниз и приступили к жатве пшеницы.